Александр Королев - Илья Муромец

В дальнейшем, уже после трагической гибели Гильфердинга, публичные выступления сказителей продолжались. В 1870-х годах на первый план выходит Щеголенок, наезжают другие знакомые «генерала» — К. И. Романов и А. Е. Чуков, до начала 1890-х возникает в Петербурге И. А. Касьянов. Появляются даже антрепренеры, организующие специальные концертные туры. В 1890-х годах особой популярностью пользуются выступления Ивана Рябинина, сына умершего в 1885 году в возрасте девяноста четырех лет Трофима Григорьевича. Младшему Рябинину было тогда 50 лет. Моложавый, худощавый, невысокого роста, степенно двигавшийся и говоривший тихим голосом мужичок, в общем внешне довольно невзрачный, одетый в «азяму» (поддевку старинного покроя), приводил публику в состояние полнейшего восторга. Высоким, но каким-то мягким и задушевным тенором, на один-два довольно монотонных напева (мотива), то ускоряя, то замедляя темп исполнения, в настроении переходя от величавого спокойствия к иронии и наоборот, то впадая в прозу, то возвращаясь к обычному в былинах хорею с дактилическим окончанием, с видом необыкновенной важности, почти суровости, сказитель пел и про Илью Муромца, и про Добрыню, и про Вольгу, и про Микулу. И его слушали и в учебных заведениях, и на семейных вечерах, и в музеях, и в ученых обществах. Для многих это была настоящая диковинка — поющий древние песни мужичок. А потому, когда выступление заканчивалось, Рябинина окружали слушатели и задавали вопросы.

Замечательный очерк о первых выступлениях Рябинина в Москве зимой 1894 года написал Е. Ляцкий. Вот после выступления Ивана Трофимовича в каком-то учебном заведении вокруг него собираются учащиеся разного возраста:

«Иван Трофимыч! любишь ли ты свои старинки? — спрашивает один из них.

— Не любил бы, не пел бы, — кратко отвечает Рябинин.

— И ты веришь, что всё это правда, о чем в былинах поется? — вмешивается другой.

— Знамо дело — правда, а то — кака же потреба и петь их? — в свою очередь спрашивает сказитель и поясняет: — В те-то времена — поди, чаво не было!

— А я так думаю, что все это сказка, и ты сам ее сочинил! — подшучивает третий, юноша лет семнадцати, и с вызывающей улыбкой посматривает на Рябинина.

— Мал еще, ну и глуп, потому так и думаешь! — следует ответ, вызывающий общий хохот над шутником-скептиком. Сам Рябинин добродушно улыбается». {18} 18 Ляцкий Е . Сказитель И. Т. Рябинин и его былины // ЭО. 1894. № 4. С. 117–118.

Иван Рябинин прожил в Москве полтора месяца, поспевая в день в четыре-пять мест. Осаждаемый фотографами и художниками, он к концу своих «гастролей» дошел до состояния чрезвычайного утомления и почти сорвал голос. Ляцкий затронул в своем описании и еще одну любопытную проблему — финансовую: ежедневно Рябинин зарабатывал 60–80 рублей, «потому что каждый „сеанс“ его оплачивался обыкновенно 15–20 рублями, но часто, в особенности, если он пел „на сходке“, гонорар Рябинина значительно превышал эту сумму. Надо сказать, что когда он только приехал в Москву, то был очень доволен и низко кланялся, если его пение вознаграждалось 10–15 рублями, но с течением времени у него разыгрались сребролюбивые аппетиты, и мне не раз приходилось слышать жалобы на то, что вот мол „пел-пел господам, а дать-то дали всего-навсего две красненьких бумажки: разные бывают господа!“. И когда я выражал недоумение по поводу этих жалоб, он возражал недовольным тоном:

— Ну, где тут у вас много заработаешь! Что привезешь, то и проживешь! Сам знаешь, каково в городе жить: за номер отдай, за еду отдай, за квас отдай, иной день в полтора рубля въедет, ей Богу! Вот тут и думай, много ли останется. Так, даром поешь, право… Ехать надо…

— Как даром? только сегодня, чай, заработал рублей пятьдесят? — продолжаю я недоумевать.

— Да, пятьдесят, где тут пятьдесят! вот — на последнем месте, уж какие бары богатые, а пятнадцать рублей только дали…

— А до этого, сам говорил, „на сходке“ двадцать пять рублей дали, а утром в училище двадцать…

— Да что там двадцать пять, да там двадцать! А тут — вон дали пятнадцать, вот — ты и смекай: есть-пить надо, за номер отдай, билет на дорогу купи, а вчера, поди, господа домой не отвезли, так сам и за извозчика заплатил, вот что!.. Где уж тут заработать много! как есть — даром поёшь…» {19} 19 Там же. С. 121–122.

Финансовые расчеты впавшего в «звездную болезнь» северного сказителя могут показаться еще более комическими, если знать тогдашнее соотношение цен и расценок за работу у него на родине. Для сравнения: крестьянин, завербовавшийся на Онежские лесопильные заводы для сплава леса, за свой тяжкий восьмимесячный труд получал от 30 до 40 рублей. {20} 20 Немирович-Данченко В. И. Беломорье и Соловки: воспоминания и рассказы. М., 2009. С. 20–21. Показательно и то, что сказители, с которыми общался Рыбников в Заонежье, стеснялись брать от него вознаграждение за песни. Например, Трофим Рябинин категорически отказался от денег, а когда Рыбников подарил его жене платок, тут же отдарился шитым полотенцем. Пришли иные времена. Осыпанный деньгами Иван Рябинин страшно боялся быть обманутым, его смущали разговоры о том, что на нем «наживаются»: собирая «на сходку» человек сто, взимают с них по пять рублей за билет, а певцу предлагают «жалкие» двадцать пять рубликов. На всякий случай Иван Трофимович решил больше не петь былин собирателям под запись. Может быть, он подумал, что ученые, разучив его тексты, могут составить ему конкуренцию, или прикинул, что имея опубликованный вариант, публика потеряет интерес к его пению.