Анатолий Гулин - Моя неволя

Однажды один из репатриантов поднялся на чердак нашего здания, наверно, для того, чтобы полюбоваться с высоты открывающимся видом. Часовому на вышке это не понравилось, он выстрелил и убил человека. Человека, который перенес все тяготы плена и выжил! И вот теперь такая глупая смерть… Думаю, что часовой никакого наказания не понес.

Пара слов о нашем питании. Меню в течение этих четырех с половиной месяцев пребывания в Винер-Нойштадте разнообразием не отличалось: утром гороховый суп с тушенкой, в обед гороховая каша тоже с тушенкой, и на ужин опять гороховый суп, и опять с тушенкой. Исключением были два случая, когда вместо гороха нам дали манную кашу с говяжьим салом. Однажды это совпало с моим дежурством на кухне, и, пользуясь представившейся возможностью, я так нагрузился жирной кашей, что последствия вспоминать не хочется. Удивительно, что гороховая диета, длившаяся четыре с половиной месяца, отвращения у меня к гороху не вызывала, я и теперь горох ем с удовольствием в любом варианте.

Как-то вечером нам сообщили, что на завтра намечена отправка куда-то большой команды. Я был включен в эту команду и, не увидев представителей воинской части, понял, что с армией я распрощался навсегда.

С этого момента в моем досье появилась запись: «Передан в промышленность».

Начался новый, гражданский период моей жизни.

Ворота «гостеприимного» лагеря, где я провел четыре с половиной месяца, навсегда закрылись за нами, и колонна репатриантов (теперь нас именовали так) медленно двинулась по улицам Винер-Нойштадта. Навстречу попадались, довольно часто, гражданские, по-видимому, местные жители и значительно реже военные в нашей советской форме. Почему-то мне запомнился один совсем молодой капитан медицинской службы в сопровождении двух девушек, тоже в военной форме, вероятно, медсестер. Тогда мне подумалось, что и я мог бы так же в новенькой, с иголочки форме бродить по улицам этого городка. Мог бы, но… Я и до сих пор довольно часто вспоминаю этого капитана, не пойму почему.

Как выглядел город, я абсолютно не помню, что удивляет меня, поскольку, обладая фотографической памятью, я всегда запоминал окружающее даже в деталях, но плохо запоминал людей.

Настроение колонны было неоднозначным: кто-то радовался и рисовал будущее в розовых тонах, кто-то шагал угрюмо, не ожидая впереди ничего хорошего, а кто-то просто тревожно воспринимал действительность, не ожидая ни хорошего, ни плохого. Будущее тревожило меня, но мрачным оно мне не представлялось, хотя и безоблачным я его не видел. В одном я был абсолютно твердо уверен — рано или поздно, но домой я вернусь.

Куда мы держали путь, точно никто не знал, хотя упорно бродил слух, что на Беломорско-Балтийский канал. Еще называли Сибирь.

Но вот конец пути — железнодорожный вокзал. На одном из отдаленных запасных путей нас ожидал эшелон, сформированный из «классных» вагонов. Шестнадцатитонные грузовые вагоны с маленькими окошечками без стекол, забранные решетками из колючей проволоки, предвещали приятное путешествие с максимальным комфортом. Нас выстроили перед вагонами, сверили по списку, и посадка началась. Меблировку вагона представляла параша, расположенная непосредственно у двери. За отсутствием мягких диванов мы размещались прямо на полу, постелив у кого что имелось. Нас в вагон погрузили ровно столько, что, когда мы все улеглись, места свободного не осталось. Мы лежали вплотную, проходов не было, и это представляло определенные трудности. Мне удалось расположиться под окошечком наискосок от двери и подальше от вышеупомянутой «параши». Когда погрузка была закончена, двери вагона со страшным скрежетом закрылись, и после довольно продолжительной стоянки на месте, лязгнув буферами, поезд начал свое двухмесячное путешествие от пункта «А» до пункта «Б».

Кроме преимуществ, у места непосредственно под окошечком были и недостатки: в первые дни многим хотелось посмотреть на белый свет за стенами нашего вагона, и тогда мне приходилось подниматься и уступать место желающим «расширить свой кругозор», а в дождливую погоду брызги залетали на мою территорию, так как решетка на окне из добротной колючей проволоки препятствием для дождя не являлась. Надо сказать, что обзор из высоко расположенного окошечка был весьма ограниченным, но я всегда видел, какие проплывают над нами облака, ясная погода или пасмурная.

Для того, чтобы увидеть, что творится на грешной земле, приходилось подкладывать под ноги свернутые одеяло и шинель и при этом еще и вытягивать шею, завидуя жирафу. А за окном ничего особенно интересного не было, пока мы не добрались до Будапешта. О Будапеште я имел весьма скудное представление, почерпнутое из школьной программы.