Геннадий Бочаров - Жизнь и миг

Я встретился с начальником смены.

— Где сейчас все? — спросил я.

— В Батуми, — ответил начальник смены. — Пассажиров только что вернули на Родину. Раненые члены экипажа еще в турецком госпитале.

— Как фамилия девушки-бортпроводницы?

— Курченко. Надя Курченко.

— Как она погибла? — спросил я.

— Мы еще не знаем, — ответил он.

— Еще неизвестно, — сказали несколько человек сразу: регистраторы, рабочие перрона, бортпроводницы, окружившие нас.

— Значит, все в Батуми?

— Да. И члены комиссии по расследованию там, — сказал начальник смены.

— А Надя жила здесь, в Сухуми?

— Да. Здесь ее тетка. Но она снимала комнату. Возле аэропорта.

— Боже мой, — сказала сзади женщина, — как же это она погибла. — И заплакала.

— Я могу вас отправить сейчас в Батуми, — сказал начальник смены. — Через пятнадцать минут последний рейс. Полетите?

— Наверное, нет, — ответил я, подчиняясь интуитивному чувству. — Помогите найти самых близких друзей Нади. Мне нужно поговорить с ними.

— Поможем, — сказали многие. — О ней мы много хорошего скажем и сами. Мы влюблены были в Надю все.

Над регистрационными весами вращались нелепые в октябре вентиляторы.

— Тогда пошли, — попросил я девушек. Подумал: «Все нужно знать о Наде. О ней — в первую очередь. Она заплатила дороже всех — жизнью».

— Сколько ей было лет?

— Через месяц было бы двадцать.

В это время включили прожекторы, и на узкую, как бинт, полосу приземлился самолет.

Подъехали две санитарные машины.

Из самолета опустили грубо сколоченный ящик с телом Нади.

— Сработано чисто по-турецки, — сказал аэродромный техник.

— Держите одежду, — сказали сверху, — передайте в машину.

На носилки в кузове сложили сапожки с пятнами крови, форменную куртку, прошитую пулей, и юбку.

Шел дождь.

Машины уехали в город. Мы вернулись в аэровокзал. Приземлился самолет из Тбилиси. Прилетел мой коллега. К нам подходили люди и рассказывали о Наде. С каждым словом становилось трудней верить в то, что ее уже нет. Люди не просто говорили о Наде хорошие слова — они приводили факты. Факты делали ее живой и складывались в честную, ясную жизнь.

— Пошли в Надин дом, — сказали две девушки в форме стюардесс, — пошли. Там осталась одна Дуся Минина. Они с ней снимали комнату.

Домик стоял на окраине поселка. За калиткой темнели деревья. По крыше стучал дождь.

Комната была маленькой и сырой. Бортпроводница Дуся Минина сидела на кровати, глаза опухли от слез. На стене висел тремпель с платьем Нади.

Мы говорили почти три часа. И не могли защититься от горького чувства утраты.

Оделись и пошли через мокрый сад к калитке. Один из пилотов сказал:

— Хозяйка дома испугана, много начальства пришло в Надину комнату. Клянется, что еще день — и стала бы брать с девушек меньшую плату за жилье. Представляете?

— Черт с ней, — сказал кто-то.

Мы приехали в гостиницу и сели за стол. Утро наступило незаметно. Написали основную главу репортажа — «Как Надя жила». Писали словами простыми, проще которых слов не бывает. И те несколько тысяч писем, которые обрушились на редакцию в первые же дни после опубликования репортажа, на сто процентов состояли из мыслей и эмоций, вызванных у людей именно этой частью материала — «Как Надя жила». Людям свойственно чувство сопричастности с чьей-то героической жизнью, и трижды обостряется это чувство, когда человек вдруг увидит, узнает и поймет, что герой, совершивший яркий поступок, был очень земным, очень близким ему по мыслям, отношению к жизни, к ее будничным делам и заботам.

Когда рассвело, мы увидели море. Оно лежало за окном гостиницы и было серым, как шлак. Секретарь обкома комсомола заехал в гостиницу. Мы отправились в аэропорт. Через час фотографии Нади переслали в Москву — с первым рейсом.

Позвонили в Батуми.

— Прилетайте сюда, — сказал заместитель министра гражданской авиации СССР, — здесь все узнаете.

Под крылом лежала Колхида. Блестела коричневая вода Риони. Мы прошли траверз Зеленого мыса и приземлились в Батуми. В кабинете начальника аэропорта нас познакомили с молодым парнем: «Поговорите с ним, это второй пилот, Сулико Шавидзе». От него мы впервые услышали, что произошло с Надей, как она себя вела и как погибла.

Через пятнадцать минут врач разрешил разговор с командиром экипажа Жорой Чахракия — его только что привезли на родину, сейчас отправляют в тбилисскую больницу. Мы увидели его в санитарной машине. Он ранен в позвоночник. Голос у Жоры был слабым, тихим, говорил он медленно.