Сол Слэш Хадсон - Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове [litres]

Стало уже совсем не смешно. Обстановка начала страшно угнетать. Я был почти удивлен тем, как изменилась группа. Мы, остальные участники, за эти годы позволили Акселю превратить все, что у нас было, в какую-то жалкую реальность, существующую только у него в голове.

Прошло еще пару встреч в том же духе в офисе Дуга Голдстейна. Еще, конечно, были эти бесконечные встречи с адвокатами, которые без конца мусолили это дело. Выходило утомительно. Я даже не мог понять, какого хрена там делаю я. Какой бы материал мы ни написали в результате работы в студии, он того не стоил.

В городе тогда были Stones. Они жили в отеле «Сансет Маркиз», а записывались дома у Дона Уаса, пока работали над альбомом Bridges to Babylon . Я приходил к ним на несколько сессий, и когда я смотрел, как они работают, как делают свое дело, чувствовал себя еще хуже оттого, что у меня этого больше нет. У них была сильная химия, в которой участвовали все их сложные и неповторимые характеры, но они никогда не испытывали недостатка уважения. Кит мог взять и безжалостно придраться к Ронни, но Ронни такой милый и приятный парень, что все было в порядке. Должно быть, дело в том, что Кит – довольно злобный нарцисс и ему нужно на ком-то вымещать свое негодование. Он не может выместить его на Мике или Чарли… хоть и пытается. Они настолько устойчивы, что у него просто не получается, поэтому все достается Ронни. Как говорит сам Ронни: «У Кита бывают тиранические замашки». Но как бы жестко ни было, все это находится в рамках взаимного уважения.

Как-то вечером, когда они закончили работать, я пришел потусоваться в номер к Ронни. Он спросил, знаю ли я Кита. Я сказал, что не знаю и никогда не встречался с ним один на один, поэтому он отвел меня к нему в номер, представил нас и оставил там. Было темно, на стереосистеме играл старый блюз. Горела всего одна лампа, и она тускло освещала лицо Кита, сидящего на диване. Я сидел в кресле у кофейного столика, а он мерил меня взглядом. Несколько минут он говорил, а потом вдруг достал нож-бабочку и покрутил им несколько раз, чтобы показать мне, кто здесь главный. Потом швырнул его на столик между нами.

– Эм… Ладно, – промямлил я.

Потом мы пошли ужинать в «Чейсенс». Мы с Китом стояли у бара, болтали о наркотиках и тюрьме, и только в этот момент мне показалось, что он готов меня терпеть. Я весь день репетировал в студии, поэтому, когда разговор зашел о моей группе, я сразу все выложил.

Кит меня выслушал, обдумал сказанное и посмотрел мне прямо в глаза.

– Послушай, – сказал он. – Есть только одна вещь, которой делать нельзя, – нельзя уходить.

Я знал, к чему он клонит. Если не уходить, то, кто бы что ни говорил, ты по крайней мере там был. Если ты всегда приходишь на репетиции и работаешь до конца, даже когда трудно и не все ладят между собой, то единственное, чего тебе никогда не смогут предъявить другие участники группы, – это того, что ты ушел. И это правда: если ты приходишь на репетицию или запись раньше всех, а уходишь последним, то ты – тот парень, против которого не пойдешь. Прекрасный пример – замечательная песня The Rolling Stones под названием Happy из альбома Exile on Main St . По легенде, пока Кит ждал остальных участников группы, он написал всю песню сам. Когда они пришли, он словно бросил ее им в лицо, как бы говоря: «Ну, и чего вы так долго?» Я определенно хотел быть тем парнем, который смог преодолеть все эти препятствия и создать хорошую музыку. Если ты всегда на работе, то все козыри у тебя.

Кит меня подбодрил. Я почувствовал, что хочу вкладываться в свое дело. На следующий день я попытался изменить свой взгляд и пришел в «Комплекс», приготовившись работать, чего бы это ни стоило. И снова получил пощечину: Аксель так и не появился на репетиции, и переговоры адвокатов о наших «трудовых договорах» дошли до оскорблений. Да благословит господь Кита за попытку, но я ничего не мог поделать – мне пришлось отступить.

Наши репетиции всегда проходили очень поздно и еще позже, когда появлялся Аксель. Если он вдруг решал прийти, происходило это в час или в два ночи. Мы играли еще около часа, а потом нам надоедало, и мы шли домой, а он оставался в студии один. За все время, которое мы провели в «Комплексе», я ни разу не слышал, чтобы он пел. Не помню, чтобы слышал его пение хоть раз с последнего концерта в 1993 году, а на дворе уже был 1996-й. Так что я даже не знал, над чем мы работаем. Предполагалось, что мы будем бесконечно импровизировать, пока он не скажет: «Мне нравится это и вот это». Никому не было весело, и ни у кого не было вдохновения. Обычно я возвращался домой около трех часов ночи. И в одну из таких ночей я подумал о том, чтобы свалить оттуда.