Дмитрий Олейников - Авраам Линкольн

Джефферсон Дэвис был недоволен переговорщиками, и 9 февраля отчаявшийся Александр Стивенс оставил Ричмонд и уехал домой в Джорджию — ждать конца войны в качестве частного лица. На следующий день Линкольн отправил к Стивенсу освобождённого племянника, попросив передать дяде свою фотографию с надписью: «Надеюсь, Вы её сохраните. На Юге таких немного». В тот же день Конгресс США ревниво рассмотрел строго документированный отчёт Линкольна о прошедших переговорах и остался вполне удовлетворён. Дело снова было предоставлено военным.

Ко времени переговоров на борту «Королевы рек» войска Шермана уже третий день шли по Южной Каролине, оттесняя слабые заслоны южан. «Каким-то образом, — вспоминал Шерман, — нашими людьми овладела идея, что именно Южная Каролина первопричина всех наших бед. Это её жители открыли огонь по форту Самтер в торопливом желании ввергнуть страну в гражданскую войну, а стало быть, им и придётся испытать военные бедствия в самой тяжёлой форме» {751} 751 Цит. по: Wheeler J . Voices of the Civil War. New York, 1990. P. 438. .

В ночь на 16 февраля губернатор Южной Каролины бежал из столицы штата, Колумбии, и больше никогда не смог собрать правительство. На следующий день в Колумбию вошли войска Шермана, а к ночи город заполыхал.

Споры о том, кто сжёг Колумбию, напоминают споры о том, кто устроил пожар Москвы в 1812 году: то ли войска Шермана выжгли дотла «гнездо мятежа», то ли жители запалили город, чтобы он не достался врагу, то ли были оставлены без внимания обречённые на уничтожение кипы хлопка {752} 752 См.: Barrett J. G. Sherman’s March Through the Carolinas. Chapel Hill, 1956. P. 90; Lucas M. B . Sherman and the Burning of Columbia. Columbus, 2014. P. 11. .

В связи с падением Колумбии конфедераты увели войска из обречённого Чарлстона, и по его улицам прошли, распевая «Тело Джона Брауна лежит в земле сырой», чернокожие солдаты 55-го Массачусетсского цветного полка. К руинам форта Самтер потянулись экскурсанты и фотографы. Прошло ещё две недели энергичного и жестокого марша, и войска Шермана вышли к границе с Северной Каролиной. 3 марта в одном из приграничных городков они захватили 25 пушек. На следующий день из исправных стволов был произведён салют в честь второй инаугурации Авраама Линкольна.

В Вашингтоне утро 4 марта, как и четыре года назад, выдалось пасмурным. Тучи чуть ли не цеплялись за наконец-то достроенный чугунный купол Конгресса с венчавшей его шестиметровой статуей «Свобода вооружённая». Журналист Ной Брукс вспоминал, что такой весенней грязи, как в тот день, он больше не видел ни до, ни после дня инаугурации, но толпы зрителей и гостей не обращали на неё внимания, а множество женщин решились на «крайнее проявление героизма» — запачкать и вымочить края своих юбок, лишь бы не пропустить знаменательное событие {753} 753 См.: The Lincoln Reader. P. 488–491. .

Трагикомической прелюдией к выступлению президента стало принятие присяги вице-президентом Эндрю Джонсоном. Он вышел на публику ровно в полдень с подозрительно красным лицом, а когда стал произносить речь, выяснилось, что он пьян. Считать ли оправданием то, что этот джентльмен был сильно болен и много дней подряд лечился с помощью виски, не жалея лекарства? Накануне самого ответственного в жизни выхода вице-президент взбодрил себя парой стаканчиков, потом, уже в отведённой для него комнате сената, принял для храбрости ещё порцию «противопростудного» — и разомлел от жары.

Джонсон махал руками, грозно оборачивался в сторону правительства («Вы, мистер Сьюард, вы, мистер Стэнтон, и вы, мистер э-э-э… как зовут морского министра?») и долго не реагировал на знаки, дающие понять, что время его речи закончилось.

…Когда Авраам Линкольн поднялся на инаугурационную платформу у восточной стороны Капитолия, он увидел перед собой море голов до самого края площади. Море это колыхалось и шумело, но шумело одобрительно. Когда президент вышел вперёд, надел очки и приготовил лист с напечатанной в две колонки инаугурационной речью, волна криков и аплодисментов промчалась от передних рядов к задним. В этот самый момент солнце пробилось из-за туч и залило светом площадь, зрителей, гостей, платформу и стоящего на ней президента. И все затихли, чтобы услышать речь, ставшую одной из самых знаменитых речей Линкольна и, возможно, самой важной {754} 754 См.: White R. C. jr . Lincoln’s Greatest Speech: The Second Inaugural. New York, 2002. . Линкольн начал, словно поясняя, что о войне он будет говорить только в связи с тем, что она скоро закончится:

«Теперь, по прошествии четырёх лет, в течение которых постоянно делались публичные заявления по каждому пункту и периоду великого конфликта, который продолжает приковывать к себе внимание и поглощает силы нации, трудно найти что-либо новое, о чём можно было бы заявить…»