Майк Рейсс - Симпсоны. Вся правда и немного неправды от старейшего сценариста сериала

Никто никогда не называл эту шутку смешной – все говорили, что она «милая». Как я понял, это синоним выражения «абсолютно дурацкая». Но шутка попала в приложение, и почти каждую ночь отец Эндрю начал писать мне письма с просьбами придумать шутки для мэра Нью-Йорка Блумберга, Конана О'Брайена, Дэвида Копперфильда и так далее, и так далее. В мире живет восемьсот миллионов католиков, но церковь решила напрячь именно меня. Я был евреем, писавшим шутки для папы римского. Бесплатно. Это уже два греха. Впрочем, Евангелия для Иисуса тоже писали евреи.

Когда проект наконец завершился, благотворительная организация устроила крайне пышный прием. Где, к моему вящему удивлению, мне вручили грамоту от папы Франциска как «миссионеру радости».

«Что ж, – сказал я собравшимся вокруг священнослужителям, – это не первый раз, когда священник ставит мужчину в миссионерскую позицию».

В следующий раз пусть платят.

После тридцати пяти лет работы в кино и на телевидении я начал писать пьесы. Почему? Потому что со временем начинаешь уставать зарабатывать деньги и создавать произведения, которые кто-то смотрит.

В театр я угодил случайно. Мы с женой были в Лондоне и решили пойти на спектакль «В ожидании Годо» с Йеном Маккелленом и Майклом Гамбоном (известными вам как Гэндальф и Дамблдор). Все билеты были проданы, но мы остались в очереди у кассы в надежде, что кто-нибудь сдаст билеты. Через два часа никто ничего не сдал. «Может это быть пьесой? – спросил я жену. – «В ожидании «В ожидании Годо»?»

Жена сказала «нет», но я ее все равно написал. И даже позвал театрального режиссера – сестру моего друга – сделать постановку. Пьеса начинается так: главный герой Дэйв приезжает в театр и выясняет, что все билеты на «В ожидании Годо» проданы. Он стоит у кассы и звонит своей жене: «Дорогая, я не смог купить билеты. Может, ты хочешь на какой-то другой спектакль? Какой? «Пошел в жопу»? Мне послышалось, ты сказала: «Пошел в жопу». Дэйв объясняет кассиру: «Это новая пьеса Дэвида Мэмета».

Завязка вызвала взрыв смеха, и я попал на крючок. Театр – это просто: зрители благожелательны; актеры говорят все, что я пишу. Я понял это после моей первой полноценной пьесы «Я – Коннектикут», которая получила все мыслимые награды. В Коннектикуте. Там есть резкий парень из Массачусетса, он говорит: «В Бостоне молочный коктейль называют фраппе. Фраппе! Что это вообще такое? Как будто конь храпит. А мороженое они называют «брызги Джимми». Кто, на хрен, такой Джимми?»

На каждом представлении актер заканчивал эту речь так: «Что, на хрен, такой Джимми?» Мне даже понравилось – смысла в этом никакого, зато подчеркивает характер героя.

Когда пьеса сошла со сцены, я перечитал сценарий – это была опечатка. В театре актеры играют даже опечатки.

После путешествий по половине стран мира я нашел этому опыту применение: написал небольшую романтическую комедию под названием «Моя жизнь в руинах». Речь там шла об автобусном туре по Греции; было много шуток, роскошная природа и простой месседж: не судите других слишком строго.

Один критик назвал ее «омерзительной».

Я был готов к плохой прессе, но не к такой ругани. Актер «Кувалды» Дэвид Раш, игравший в одном растерзанном критиками спектакле, пытался меня успокоить: «Омерзительная – еще не значит мерзкая! Понимаешь? Это уже неплохо. Омерзительный – это описание качества, а качество – это само по себе отлично!»

Это было странно, потому что мой фильм собрал больше всего позитивных оценок на тестовых показах в истории студии Fox Searchlight. Он понравился зрителям больше, чем, например, «Маленькая мисс Счастье» и «Миллионер из трущоб». Но не критикам. Они называли его «моей большой греческой катастрофой», «убожеством», «неописуемо плохим», «смертью греческого туризма» и «вонючей кучей штампов из телевизионных ситкомов». Эта последняя рецензия приковала мою жену к постели на три дня в состоянии, описываемом докторами Викторианской эпохи как «меланхолия».

Роджер Эберт, участвовавший в моем сериале «Критик», назвал меня имбецилом. Другие критики именовали меня идиотом и недоучкой. Между тем мой фильм начинается с цитаты Вольтера – таблички с надписью «Туры Панглосс: лучшее из всех возможных миров». В «Кандиде» доктор Панглосс говорит эти слова перед тем, как отправиться в полное злоключений путешествие. В точности как туристы в моем фильме! Поняли? Критики не поняли. Никто не считал эту аллюзию. Иначе бы они обозвали меня «идиотом-недоучкой, читавшим Вольтера».