Валентин Воробьев: Враг народа. Воспоминания художника

В 1991 году, в открытом письме, адресованном Вячеславу Колейчуку, прагматисту русской жизни и кинетисту, получившему доброжелательную прописку и поддержку в России, Лев Нуссберг эмоционально шутит:

«А ты, Слава, напейся холодной воды и начни читать мои тексты. Сперва пойдет туго, но потом будет легче».

Мы прочитали открытое письмо, где изложена футурологическая концепция. Добрый гений Нуссберга, заботливого семьянина, садовода и собачат ника, предлагает не «бомбардировку Марса» и не египетское рабство, которыми нас пугают Колейчук, Инфанте, да и Захаров-Росс, его непримиримые и завистливые оппоненты, а необходимый землянам веселый и, притягивающий художественный и игровой городок со множеством воспитательных и увлекательных мест гармоничной и красивой пластики в музыке, цвете, движении и фантастических образах.

В его литературном эскизе будущих игровых эстетизированных зон архитектура всего ансамбля рисуется в виде кружевного узорчатого разветвленного контура, где природный ландшафт органически переплетается с рукотворным творчеством, так что господа экологисты могут спать спокойно — травить природу и зверей не будут; а внутри — веселые или опасные приключения, познавательные ситуации и овеществленный четырехмерный мир фантазии!

Мир очарования, знаний и просвещения!

В полемическом задоре наш футуролог отвергает современное искусство, целые коммерческие направления и «измы» с помойки в пользу кибернетизированного «общепланетарного пластического языка». А разве единообразие на протяжении двух тысяч лет и могущество стиля Древнего Египта не покоряют нас и сегодня?

Трагедия России — в культе державы, центра, академии. Там нет места проектам и планам чужаков и экспериментам маргиналов. Американская же демократия требует от любого проекта быстрой наживы. Заговор скептиков, карьеристов и спекулянтов всех уровней и положений плотной стеной непонимания и остракизма окружил творчество могучего художника, мыслителя и футуролога, но хоронить оригинальный проект рано — он нужен всем.

…Игровая Бионико-Кибернетическая Среда — в постоянной разработке!

…День за днем, год за годом…

«Следующий век — наш!» (1966 г.)

Поверим артисту на слово.

Город Париж давно превратился в культурное захолустье — так утверждают знатоки вопроса, а товарищ В. И. Ленин раньше всех, еще в 1910 году, обнаружил, что «Париж — дыра скверная!», что, на мой взгляд, явно преувеличено для золотой эпохи города, однако аромат былого величия тянет иностранцев с четырех сторон света, как мух на помойку. Русских уроженцев в Париже довольно много, около тридцати тысяч, но еще никому не удавалось, со времен Васьки Тредьяковского (1703) до «олигарха» Тайванчика, создать русский клуб, как это делают все землячества мира.

Создавая русский клуб, Хвост знал, что он хочет.

Бесплатный вход для всех без исключения. Широкие люди с деньгами, естественно, получают первые места, но и голодных и жадных жлобов не гнать под дождик. Объяснить сущность «русского клуба» невозможно, это все равно что объяснить Федору Тютчеву, что можно понять Россию умом. Лучше всех значение клуба определила литератор Кира Александровна Сапгир — «это место, где можно оттянуться». В транскрипции родной речи «оттянуться» — это значит плюнуть соседу в морду, а потом распить с ним бутылку водки, обливаясь слезами покаяния и космической радости.

Никто, в том числе и англичане, до такого еще не доросли.

В 1995 году появилась возможность русских сборищ, и бард Хвост решил тащить это дело.

— Тоже мне, клуб нашли, — ворчал провокатор Вовик Толстый, раздвигая паутину, нависшую над типографскими станками.

— А я сделаю! — расхрабрился Хвост. — Мы лучше всех!

Парижский меценат Милька Шволес, ценивший русский гений, сдал Хвосту подвальное помещение на рю Паради, 14 (Райская улица), во дворе под лестницу.

У тунеядца Хвоста был опыт работы с массами — «гараж Жюльет Доду», «Крымский двор», «Хрустальный дворец» — там постоянно звучали голос его гитары и песни «Мы на работу не пойдем», «Над небом голубым», «Гражданин Сах». Типографский подвал Шволеса взяли на себя трое скватеров: Хвост, фотограф Тиль и закройщик Матусов. Хвост руководил строительством. Подвал поднимала артель украинских шахтеров в обмен на бесплатную ночевку.

Сообщник Хвоста питерский портной Матусов быстро сообразил, что в скватах не следует стесняться и строить из себя гуманиста. Новую западную жизнь он начал со сбора членских взносов со всех посетителей подвала, не приученных к активному сопротивлению злу и насилию. Он умудрился собрать грузовик вещественных товаров для «страдающих сирот Ленинграда» и отправил их своей родне в Гатчину. Оборотистый и симпатичный портной легко и весело начал жить на горбу Французской республики, не забывая выколачивать денежки из наивных земляков. Он выписал из Гатчины жену и детей, получил от города квартиру и пособие. Портной сменил иглу на кисть и руководил «Тундрой русских артистов», в отсутствие Хвоста собирая поместный налог за выставки в парижском подвале. Такой проходимец был необходим авторитетному и трусливому вождю.