Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Больше всего партийные знатоки литературы беспокоились за молодежь «…вдруг на 29-м году социалистической революции появляются вновь на сцену некоторые музейные редкости из мира теней и начинают поучать нашу молодежь, как нужно жить. Перед Ахматовой широко раскрывают ворота ленинградского журнала и ей свободно предоставляется отравлять сознание молодежи тлетворным духом своей поэзии» [129] Жданов А. А. Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград». М.: Государственное издательство политической литературы, 1952. C. 12. .

Через полтора десятка лет, когда и Жданов, и его главный начальник лежали у Кремлевской стены, именно к Ахматовой продолжала приходить молодежь, те ленинградские и московские девушки и юноши, которые возродили русскую поэзию в последней трети XX века.

Один из них в августе 1946 года, когда «Правда» публиковала текст постановления, готовился пойти в первый класс советской школы № 203, бывшей немецкой Анненшуле — школы Святой Анны — на Кирочной улице, неподалеку от Фонтанного дома, где тогда жила Анна Ахматова.

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года — на следующий день после того, как сборник Ахматовой «Из шести книг» поступил в ленинградскую Книжную лавку писателей.

Читать он научился рано, а интерес к книгам стал проявлять еще раньше. «Мария Моисеевна <���…> с гордостью рассказывала, как однажды, вернувшись с работы, она увидела, что ее трехлетний сын держит в руках книгу „Так говорил Заратустра“, как будто читает ее. Она взяла у него книгу посмотреть и положила ее вверх ногами, а Иосиф тут же вернул ее в правильное положение», — вспоминает беседу с матерью Бродского итальянский поэт и переводчик Аннелиза Аллева [130] Полухина В. П. Иосиф Бродский глазами современников. Книга вторая (1996–2005). C. 308. .

Его детство не было радужным — война, эвакуация с матерью в Череповец, возвращение в Ленинград, истощенный блокадой, голодные послевоенные годы. В поэзии Бродского не найти детских воспоминаний, но очень многое в его характере определилось довольно рано и во многом благодаря эпохе, в которую он жил.

Война парадоксальным образом ненадолго открыла целому поколению недоступные до этого в СССР культурные горизонты. Мировая культура приходила к будущему поэту и его ровесникам не только через книги, но и через трофейное — кинофильмы, привезенные отцами из Европы и Китая вещи.

«Если кто и извлек выгоду из войны, — пишет Бродский в эссе „Трофейное“, — то это мы, ее дети. Помимо того что мы выжили, мы приобрели богатый материал для романтических фантазий. В придачу к обычному детскому рациону, состоящему из Дюма и Жюль-Верна, в нашем распоряжении оказалась всяческая военная бранзулетка — что всегда пользуется большим успехом у мальчишек. В нашем случае успех был тем более велик, что это наша страна выиграла войну» [131] Бродский И. А. Сочинения Иосифа Бродского. Т. 6. C. 12. .

Может быть, отсюда, из этого детского опыта соприкосновения с непривычными и чарующими предметами, растет внимание к вещи в поэзии Бродского, внимание цепкое, активное, зачастую выводящее вещи на передний план стихотворения — как в «Стуле» или «Подсвечнике», — при этом не ограничивающееся описаниями, а проникающее в метафизическую суть описываемого. Бродский — поэт, который полно и последовательно воплотил принцип, продекларированный Мандельштамом в «Утре акмеизма»: «Любите существование вещи больше самой вещи и свое бытие больше самих себя — вот высшая заповедь акмеизма» [132] Мандельштам О. Э. Проза. C. 25. .

Тот, кто любит свое бытие больше, чем самого себя, становится «меньше, чем кто-либо» — это, наверное, более точный перевод названия самого известного эссе Бродского «Less than One», давшего имя и его первой прозаической книге, эссе, в котором он вспоминает свое детство. А о предпочтении существования вещи ей самой он говорит во многих своих стихах. Вот строки из «Римских элегий» — прямой ответ на слова Мандельштама:

Но до этого еще далеко, а пока школьник Бродский составляет свой круг чтения и библиотеку из очень разных книг. Идеологизированная школьная программа помогала этому лишь частично. Л. В. Лосев пишет о круге чтения Бродского-школьника: «Иерархии, навязываемые школьной программой, вызывали протест, рудиментом которого осталось ироническое отношение к Толстому (как „главному писателю“ в официальной иерархии), равнодушие к Некрасову и Чехову. Толстому Бродский противопоставлял не только горячо любимого Достоевского, не включенного в советскую школьную программу той поры, но и Тургенева. У Тургенева он любил „Записки охотника“, в особенности рассказы „Гамлет Щигровского уезда“, „Чертопханов и Недопюскин“ и „Конец Чертопханова“. Тень детского иконоборчества лежит на отношении Бродского к Пушкину, хотя центральную роль Пушкина в русской культуре он никогда не оспаривал» [133] Лосев Л. В. Иосиф Бродский: опыт литературной биографии. М.: Молодая гвардия, 2006. C. 43. .