Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

В другом интервью он говорит так о стихах Ахматовой: «Вот Ахматова — это такой случай. И какие-то ее фразы вы бубните. Совершенно не понимая, что происходит. Это поэт, с которым вы более-менее можете прожить жизнь» [104] Там же. C. 526. .

В курсах, которые Бродский вел в различных университетах и колледжах США, он почти всегда требовал от студентов заучивать большие объемы стихов наизусть. Так, например, в описание курса «Лирическая поэзия», который он вел в Колледже Саут-Хедли, включено требование выучить наизусть около 1000 строк из поэзии Томаса Харди, Уистена Одена, Роберта Фроста, Константиноса Кавафиса, Райнера-Марии Рильке [105] MHC Archives and Special Collections. Box 2. Folder 1. .

Это очень большой объем поэтического текста, и я не знаю, проверял ли Бродский каждого из 30 студентов этого курса, но само по себе это требование показывает то важное значение, которое он придавал знанию стихов наизусть.

Для Бродского знание стихов наизусть это не просто профессорская блажь или свидетельство принадлежности к определенному культурному кругу. Это способ существования — если угодно, выживания — в мире, где поэт может быть расстрелян, сослан, уничтожен или просто забыт. Знание наизусть стихов других поэтов позволяет передать их по эстафете памяти, той эстафете, которую Бродский метафорически описывает в «Остановке в пустыне»:

Аллюзия, цитата, подтекст позволяют продолжить жизнь ушедших. Поэтические строки и фразы, по известному выражению Мандельштама, становятся своего рода «письмом в бутылке», а распознавание читателем цитаты озаряет его мгновенной радостью узнавания. И таким отношением к поэзии Бродский во многом обязан Ахматовой.

Она придавала знанию текстов наизусть огромное культурное и моральное значение. В 1962 году Солженицын читал Ахматовой свои стихи, написанные в лагере, а потом рассказал, что знает наизусть «Поэму без героя» — к тому времени не напечатанную, а передававшуюся изустно [106] Чуковская Л. К. Записки. Т. 2. C. 532–533. . Ахматова о стихах отозвалась сдержанно («уязвимые во многих отношениях»), а вот о повести «Один день Ивана Денисовича», которую прочла за несколько месяцев до публикации в «Новом мире», говорила: «Эту повесть о-бя-зан про-чи-тать и выучить наизусть каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза» [107] Там же. Т. 2. C. 512. . Два главных произведения Ахматовой в тот момент помнило наизусть гораздо меньше людей: «„Реквием“ знали наизусть 11 человек, и никто меня не предал», — говорила она [108] Там же. Т. 2. C. 536. .

Сходным с «Реквиемом» образом возникала и «Поэма без героя», существовавшая вначале как облако связанных строф и фрагментов, часто не записанных, а воспроизводимых по памяти, с потенциалом постоянного развития. С одной стороны, это произведение, которое было завершено автором, в этом завершенном виде опубликовано и стало объектом чтения и изучения. С другой, сама специфика «Поэмы» связана с подвижностью и отсутствием четких границ. Р. Д. Тименчик в «Заметках о „Поэме без героя“» охарактеризовал это так: «Безостановочное самодвижение и саморазвитие замысла <���…> связано с особой природой этого художественного текста. Ибо это „поэма в поэме“ и „поэма о поэме“, произведение, рассказывающее о своем собственном происхождении. Можно даже сказать, что сюжетом его является история художнической неудачи, история о том, как не удавалось написать или дописать „Поэму без героя“, повесть, сотканную из черновиков, наметок, отброшенных проб, нереализованных возможностей» [109] Ахматова А. А. Поэма без героя / Сост. и прим. Р. Д. Тименчика и К. М. Поливанова. М.: МПИ, 1989. C. 3. .

Эта «повесть» оказалась самым сложным и требовательным к читателю произведением Ахматовой — и она это прекрасно осознавала:

В одном из предуведомлений, включенных в итоговый текст, она пишет: «До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях „Поэмы без героя“. И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной. Я воздержусь от этого. Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит. Ни изменять, ни объяснять ее я не буду» [110] Там же. C. 31. .