Иосиф Пилюшин - Снайпер Великой Отечественной

Когда мы шли по проспектам города, я видел, как иногда солдаты или командиры внезапно выходили из строя, ненадолго останавливались возле обгорелой коробки дома, из которой торчали согнутые огнем железные балки, или просто у груды кирпича. Я тоже остановился у большой груды кирпичей и железного лома на Нижегородской улице.

– Ты что стоишь? – спросил Найденов, поравнявшись со мной.

– Здесь погибли мои жена и сын…

Сергей снял ушанку, молча постоял рядом со мной.

– Сережа, ты иди, я догоню, мне необходимо побывать еще в одном месте, – сказал я.

– Осип, позволь, я пойду с тобой, – не желая оставлять меня одного, попросил Найденов. Он, конечно, понял, куда я собирался идти.

Мы быстро пробежали по Аптекарскому переулку и вышли на проспект Карла Маркса.

– В каком доме жил Володя?

– Дом 34, напротив церкви.

Входная дверь и окна фасада дома были наглухо заколочены. Мы прошли во двор, но вместо двора увидели глубокую воронку от разрыва крупнокалиберного артиллерийского снаряда… Дальше я не мог сделать ни шагу. У меня вдруг что-то случилось с коленками, они перестали сгибаться. Я сел на скамейку у двери. Через эту дверь мы вместе с Володей когда-то входили в дом… Шли минуты, и вот я услышал голос Сергея:

– Осип, пора идти, а то не догнать будет наших.

– Да, пора. Пойдем.

Мы догнали свою роту, когда она вышла на проспект Энгельса. К утру мы уже были в Лисьем Носу, где остановились на кратковременный отдых. В эту спокойную ночь, проведенную в натопленном доме, мне захотелось остаться одному. Товарищи, после того как днем помылись в бане, побрились, очистились от густой траншейной грязи, спали крепко, глубоким сном, разметав руки. Заразителен сон здоровых людей – не помню, как уснул и я. Очнулся я от прикосновения чьей-то руки и по привычке быстро вскочил на ноги. Передо мной стоял Сергей с двумя котелками в руках:

– Давай завтракать, потом тебе надо идти в штаб дивизии, вызывает какой-то Черепуха.

– Кто сказал?

– Ротный велел передать.

Вскоре я зашагал к отдаленному домику на окраине Лисьего Носа, где расквартировался штаб 109-й дивизии 42-й армии.

Начальник штаба полковник Черепуха сразу приступил к делу:

– Есть полторы сотни новеньких снайперских винтовок, их необходимо пристрелять. Сейчас должен прийти начальник артснабжения, с ним вместе и решим, где лучше заняться этим делом.

В дверь постучали. Вошел майор Ражнов, начальник артснабжения дивизии.

– А мы вас и поджидаем, – сказал ему полковник. – Надеюсь, вы знакомы со снайпером-инструктором Пилюшиным?

– Еще бы! Горло мне перегрыз из-за снайперских винтовок.

– Вот и хорошо, что перегрыз. Если бы вас не тормошили, вы бы проморгали эти полтораста винтовочек. Где организуете пристрелку, решите сами, но винтовки не позднее 1 января должны быть направлены в подразделения.

В этот день я не мог заняться пристрелкой, только нашел место для стрельбы, приготовил мишени и ушел к себе, чтобы отдохнуть и попросить товарищей помочь мне. За пять дней все полученные новенькие снайперские винтовки были пристреляны и отправлены в полки.

Среди бойцов и командиров на тактических занятиях в поле, у костра, в доме возле печки-времянки – повсюду мы слышали разговоры о том, когда и как начнем наступать. Про оборону теперь не было и речи. Некоторые утверждали, что, как только покрепче станет лед на Финском заливе, мы пойдем на помощь ломоносовской группировке. Другие доказывали, что именно нашей дивизии, дравшейся в 1941 году на Финском фронте, пришло время взять обратно то, что отдали врагу.

Все эти солдатские высказывания были далеки от истины, да и мог ли знать рядовой боец о стратегическом плане командования фронта? Но было ясно одно: наступательный порыв в частях созрел.

Днем 11 января 1944 года тактические занятия не велись. Командир батальона майор Круглов вместе с замполитом и начальником штаба обошли все подразделения батальона, тщательно проверили нашу боевую готовность – все, вплоть до портянок. Без приказа стало ясно, что мы идем в бой: но куда, на какой участок фронта? В этот день раньше обычного старшины накормили нас ужином, выдали трехдневный НЗ. С наступлением темноты батальон снялся с места отдыха и по шоссейной дороге двинулся в сторону Ленинграда. По колонне пробежал вздох облегчения: идем на прежний участок фронта.

Шли мы с песнями, с духовым оркестром. Под ногами похрустывал снег. Но как только мы вступили на улицы Ленинграда, песня оборвалась, оркестр умолк. Солдаты и командиры шагали торопливо, как будто желая поскорее уйти от разрушенных и сожженных домов, спешили пройти по заснеженным опустевшим улицам города. Глядя на сосредоточенные лица идущих рядом товарищей, я думал: «Скоро, скоро кончится сидение под Ленинградом. По всему видно – дни немцев сочтены». Эта мысль доставила мне радость.