Марина Жуковски: Эта необычная Польша. Захватывающая история о переезде в Восточную Европу и различиях менталитетов

Когда капитану было лет десять и он, будучи обычным польским мальчиком, ходил в школу, в связи с политической ситуацией в стране русский язык был обязателен к обучению. Спустя лет двадцать после окончания школы он действительно что-то помнил, однако на практике применить свои скудные знания не мог.

Причем пан капитан был убежден в обратном. Как-то, возмутившись в кафе, он начал было ругаться, как ему казалось, на нормальном русском языке, при этом ни я, ни обслуживающий персонал не были в состоянии понять, в чем, собственно, проблема.

Логика моего польского друга была до боли проста. Решив, что если к польскому слову добавить русское окончание, то выйдет нормальное русское слово, понятное не только ему, но и всем остальным. Пан капитан успешно применял свой вымышленный польско-русский язык везде, где только была такая возможность. Комичности ситуации добавлял и тот факт, что некоторые польские и русские слова звучали абсолютно одинаково, но значения имели абсолютно разные.

Как-то придя домой, я предложила моему суженому отужинать на диване. В то время с английского мы перешли на русский, и я старалась как можно чаще говорить на нем, дабы мой избранник мог немного попрактиковаться.

Так вот, после моего предложения отужинать на диване с видом на телевизор пан капитан, посмотрев на меня как-то подозрительно, но ничего не сказав, кивнул в знак согласия и удалился на кухню готовить ужин.

Так как готовил в нашем доме в основном он, я решила пока переодеться после долгого трудового дня. Вернувшись назад в комнату, к моему огромному удивлению, я обнаружила, что все тарелки, как пустые, так и с едой, аккуратно расставлены на полу. Я было подумала, что, может, столик, стоящий возле дивана, чем-то занят, но нет, столик, на котором я и предполагала расставить еду, стоял абсолютно пустой.

Я еще раз недоумевающе посмотрела на моего польского друга, но он как ни в чем не бывало продолжал выносить тарелки из кухни и расставлять их аккуратным полукругом на полу. В конце концов, не найдя ответа, я спросила:

— А что ты делаешь?

— Как что? Ужин.

— А почему все на полу?

— Ну ты же сама сказала, что хочешь есть на диване.

Я озадаченно моргнула и, махнув рукой в сторону дивана, добавила:

— Ну да. Только вот диван, а вот столик, к тому же пустой. Зачем ты ставишь все на пол, не пойму.

Тут уже моргнул он и с удивлением сказал:

— Нет, диван, вот он, — махнув при этом в сторону пола, на котором лежал коврик, на котором и были расставлены тарелки.

Все выяснилось через минуту. Оказалось, наше слово «диван» на польском языке означает «ковер» или «коврик». Поэтому решив, что это слово на русском не может означать ничего другого, как и на польском, пан капитан был абсолютно уверен, что поесть я хотела на полу.

Такие ситуации в нашей жизни были не редкостью. Первое время я хохотала до слез, когда он рассказывал, как изъяснялся в магазинах, как ему казалось, на русском.

Например, решив купить новый галстук, он отправился в магазин. Долго думая, как перевести нужное слово с польского на русский, он решал пойти старым добрым способом, добавив к польскому слову русское окончание.

Галстук на польском звучит как «krawat» (крават). А вот если добавить к нему окончание «-ть», то из польского галстука получится галстук русский, т. е. «крАвАть».

Придя к выводу, что слово он подобрал правильно, пан капитан проходил полдня по магазинам, произнося заветное «кравать». Продавцы одежды отсылали его в магазины мебельные. Когда же в мебельном магазине ему показывали кровать, он разводил руками, приходя к выводу, что это просто недоразумение, и возвращался назад, в магазин одежды, в поисках заветного «кравать».

Со временем у него даже появился свой набор слов, понятный, конечно, только ему одному, что не мешало ему сыпать этими словами направо и налево. Но способности к языкам у пана капитана явно были, так как через несколько месяцев польский пан заговорил на вполне приличном русском языке. К привычным нам правилам русского языка он добавил правила свои, от которых никак не мог отказаться.

Так, например, букву «Е» он всегда заменял на «Э» или «И», букву «Т» на «Ч», «О» всегда менялась на «А», «Ы» — на «И», «И» — на «Я». Выходил небольшой каламбур, но понять его вполне было можно.

Вместо «это» — «ето», «тяжелый» — «чижолый», «сегодня» — «сиводня», «забыл» — «забил», «хотел» — «хачел».

Твердый и мягкий знаки были чем-то за гранью его понимания. Он никак не мог понять, где их использовать и, собственно говоря, зачем.