Борис Наумов - А почему бы и нет

Вылетели мы втроём с Иваном и Надеждой. Сердце у меня выпрыгивало из груди: «Я лечу на самый северный и восточный остров, где даже люди не живут постоянно. Моя мечта сбывается. Я счастлив».

В иллюминаторе я видел заснеженные скалы с понижением рельефа у берегов омывающего моря. Похоже, что были на острове и реки, но в зимнюю пору трудно различить реки и долины.

Приземлились мы возле деревянных домиков. Пограничный патруль проверил у нас документы, и мы в сопровождении офицера прошли в единственный двухэтажный дом.

Проблем с обменом денег у нас не было. Здесь жили люди грамотные и политически образованные. Они очень приветливо нас встречали, шутили, приглашали остаться у них. Особенное внимание было уделено Надежде. Свежих людей, особенно девушек, здесь видели редко, поэтому все молодые люди: метеорологи, учёные, военные были в ударе, общаясь с нашей Надеждой.

— Наденька, — говорили они, — мы вас ждём уже больше месяца, останьтесь с нами.

— Нет, уж, — отшучивался я вместе с Надей, — нам и в Янранае хорошо. Угостив нас красной рыбой и медвежатиной, ребята начали расставаться со своими сбережениями, а было их не мало.

— Вот, в придачу, возьмите с собой медвежатинки, — предложил местный шеф-повар. — У нас тут роддом белых медведей, так, что мы иногда, особенно настырных и опасных медведей убиваем, чтобы они нас не съели.

Пилот поторапливал.

— Ребята, спешите, может испортиться погода.

— Всё, спасибо за угощенье, — прощался я. — Было очень приятно побывать у вас. Это мечта всей моей жизни.

— Пожалуйста, у нас здесь курорт, так, что прилетайте на лето в отпуск.

Не хотелось выходить из жарко натопленной комнаты, но всё когда-то заканчивается. Надя взяла презент в виде замороженного куска медвежатины, и мы пошли к вертолёту.

Пилот не глушил мотор, чтобы на таком морозе не иметь с ним проблем. Закрутился пропеллер, поднимая вверх снежную пыль. Примерно, через час благополучно закончилось врангелевская эпопея, о которой я мечтал с первых дней командировки.

Других мест, не охваченных нами обменными делами, больше не было. Мы собирались к обратному выезду, ждали вездеход, сидели в полной боевой готовности и с полным мешком старых денег. Мелочь и банкноты, а также оставшиеся от обмена новые деньги, упакованы в отдельные пакеты. Надя всё аккуратно оформила, а я подписал ведомости.

Виктор приготовил нам прощальный обед, и мы сидели за столом, вспоминая разные курьёзы последних недель.

— Иван, — спросил я, — как у тебя теперь будут дома дела? С женой будешь мириться?

— Я не ругался. Чего же мне мириться?

Дело в том, что примерно через две недели после нашего приезда сюда, Ивану понадобилось сменное тёплое бельё и бараний полушубок. Он через Виктора послал жене телеграмму такого содержания:

Высылай деньги, бельё, шубу и всё.

Не знаю, зачем ему всё это было нужно, и, как скоро здесь сработает почтовая служба, но, тем не менее, такую телеграмму он отправил.

Жена его не поняла просьбу мужа и вместо посылки отправила свою телеграмму:

Ничего высылать не буду, если ты нашёл помоложе, пусть она тебя обеспечивает тчк.

Вместе с Иваном мы смеялись несколько дней над этим казусом. Он не стал больше вести переписку, сказав нам:

— Проживу и так.

Вездеход с рёвом развернулся возле почтового отделения, и мы, попрощавшись с Виктором, Надеждой и Любой, отправились в обратный путь.

Я получил в банке премию за отлично проведённую работу. В Управлении, с подачи Тараканского, дали мне кличку «банкир».

Камеральным работам в Теюкуульской партии не было видно конца и края. Морозы, хоть и не ослабевали, всё же у людей было более радостное настроение. Солнце иногда выглядывало из-за туч и показывалось уже не на пару секунд, а на целую вечность — минут на десять, пятнадцать.

Акраминский торопил нас с Львом Владимировичем:

— Ребята, надо интенсивнее работать.

Он писал сводный отчёт о прошлом полевом сезоне, а мы готовили отдельные главы, таблицы, схемы.

Мы очень сдружились в своём малюсеньком коллективе и понимали друг друга с полуслова.

Как-то летом в одном из маршрутов, я набрёл на торчащий из болотистой почвы странный предмет, похожий на бревно, толщиной сантиметров двенадцать-пятнадцать, и имеющий полукруглую изогнутость. Мы с подошедшим ко мне Борисом с интересом его рассматривали, удивляясь:

— Откуда взялось здесь это бревно? — говорил я.

— Вот и я думаю то же.

— Давай попробуем его вытащить.