Однажды перед самым рассветом вместе со мной на НП пошли Островский и Курбатов. Мы пробирались в темноте подлеском, ориентируясь в основном по дальним вспышкам ракет переднего края врага. Ракеты взлетали то в одном, то в другом месте на всей линии немецкой обороны. Ночная тишина то и дело всплескивалась отрывистыми пулеметными очередями: по ночам фашисты методично несколько минут обстреливали наш передний край.
Перешли глубокий овраг, где растянулась вторая позиция, поднялись, прошли метров триста напрямую к НП. В теплой землянке сидели снайперы, обогревались, сушились, о чем-то разговаривали. Когда мы вошли, все встали.
— Садитесь!
Киля сидел на краю скамейки у раскалившейся докрасна печки, сушил мокрую одежду.
— Ну и погодка! Хоть отдохнете, — произнес я.
— Нет дела рукам, нет веселья, — ответил за всех старший сержант Захар Киля и сам улыбнулся, закрыв узкие глаза. — В тайге, — продолжал он, — тот не охотник, кто пережидает погоду и сидит дома.
— Но что можно сделать, если дождь полосует, туман закрыл весь передний край? — спросил Алеша Пупков.
— Дождь, туман — это хорошо. Пробрался поближе к противнику и выжидай, — не унимался Захар.
Качают головами бойцы и не понимают старшего сержанта. Понять Захара им трудно, логика его рассуждений подкреплялась его личным опытом.
Ждали из поиска группу разведчиков. Начальник разведки майор Зорько, рослый темноволосый красавец лет двадцати трех, войдя и не заметив меня, спросил капитана Авдонина:
— Еще не пришли?
— Нет, — тихо ответил тот и кивнул в нашу сторону.
Зорько извинился.
Вскоре появился старший сержант Михаил Процай, командир взвода из разведроты дивизии. Совсем юный, глаза голубые, живые. О нем говорили, что он ночью видит, как днем, и сам он этого не отрицал. И все же по виду трудно было представить, что это один из лучших разведчиков. Его знал не только начальник разведывательного отдела армии полковник Яков Никифорович Ищенко, но и сам командующий. А разведчики ласково звали его Мишей.
Войдя в блиндаж, он приложил ладонь к пилотке и негромко доложил:
— Задачу выполнили, — и отошел в сторонку, к дверям, пропуская пленного. — Это его письма, — протянул Процай конверт переводчику лейтенанту Бейлину.
Тот стал читать:
— «…Днем нельзя показаться из блиндажа или окопа, потому что русские снайперы наблюдают, как дьяволы. А ночью над нашими головами работает авиация. Если не убьют и не ранят, то через месяц попадешь в сумасшедший дом».
Снайперы переглянулись.
Бейлин стал допрашивать пленного, а я обратился к командиру взвода Продаю:
— Как же вам удалось в такую непогоду взять его?
— Мы почти двое суток выжидали. Сам на нас напоролся.
— А правда ли, что ночью видите не хуже, чем днем?
— Зрение у меня хорошее, — улыбнулся старший сержант.
Пленного увели в штаб.
Наступал рассвет. Сизый туман обволакивал болота, овражистые поля, плыл над новгородской землей.
Снайперы скрылись в тумане, уйдя на задание. Ушли и разведчики. Где-то послышался гул самолета…
— И нам пора, — решил я.
Только поднялся на взгорок, как заморосил дождь. Островский стал вспоминать первые дни войны на Северо-Западном фронте, как они отходили, переправлялись через реку Ловать осенью 1941 года.
Потом спросил:
— Почему наш фронт до сих пор не закроет и не уничтожит демянскую группировку? Как-то мне непонятно. Ведь пытались, и не раз пытались, то в одном направлении, то в другом перехватывать рамушевскую горловину, но безуспешно. А мне кажется, могли бы сосредоточить на одном узком участке сильную группировку, обеспечить всем необходимым и нанести удар с двух сторон, с севера и юга.
— Трудно сказать и решать за фронт. Надо знать обстановку. А мне не все известно. А потом нужно учитывать особенности местности. Ведь там нет дорог, много рек, озер с зыбкими торфяными берегами. Все это создает трудности в проведении наступательных операций. Видно, время не пришло…
— Верно, — не унимался Островский, — но иногда были операции поспешнее, не учитывали трудности, не давали времени командирам на подготовку и не спрашивали их, а только требовали наступать.
Действительно, 200-я стрелковая дивизия пришла с Урала укомплектованная по штату, обученная. Выгрузилась из вагонов и пошла в район сосредоточения, восточнее Поддубья. Весна, дожди, дороги раскисли, с большим трудом передвигались солдаты. Машины остались на месте. Все, что можно было положить на повозку, взяли с собой, а остальное имущество сложили в кучку около станции разгрузки. Дивизия не дошла еще до района сосредоточения, как получила приказ — наступать на Рамушево с задачей перекрыть рамушевскую горловину. Командир дивизии полковник К. П. Елшин собрал командиров полков и отдал устный боевой приказ. Машинистка Мария Кубатько отпечатала тут же текст приказа на машинке, а начальник оперативного отделения Акчурин разослал его по частям. Ни командир дивизии, ни командиры полков и батальонов не успели произвести рекогносцировку и отработать взаимодействие, а артиллеристы не пристреляли орудия по целям. С большим опозданием батальоны вышли на исходные для атаки. И только к вечеру с большими потерями ворвались в первую траншею врага, и завязалась кровопролитная схватка.
Читать дальше