Юлиус Вольфенгаут - Черные воды Васюгана [ЛП]

Мы оставили позади большую деревню Зырянское и Чердаты. Чулым лениво извивался по сибирской низменности; местность становилась все более пустынной, мы все реже проплывали мимо поселений. Наша тегульдетская группа держалась вместе, и мы разговорились с директором — он, как я узнал, закончил Ленинградский университет. Чтобы найти общий язык, он повел речь о высшей математике. Директор остался доволен моими ответами, и какое-то время мы еще болтали о том о сем.

Погода была великолепная: днем сияющее солнце возмещало нам прохладу ночи (все мои скитания, за исключением Кунтиков, всегда сопровождались ясной погодой). От двух моих булок хлеба осталась одна — этого должно было хватить. Я поудобнее устроился в своем уголке, наслаждаясь тишиной, свежим воздухом и напевая себе под нос популярную в те годы мелодию: «Мы едем, едем, едем в далекий Тегульдет».

Сибирская осень внезапно заявила о себе ощутимо холодной ночью; пронизывающий юговосточный ветер заставил содрогнуться даже меня под теплым одеялом. Застигнутые холодом, мы все, лишь рассвело, повскакивали, растирая окоченевшие части тел и стараясь согреться в лучах восходящего солнца (только директор спал еще в своей «каюте»). Я достал нож и собрался делать себе завтрак, как вдруг внезапно подо мной провисла правая лодка, а потом и левая ушла вниз: катастрофа! К счастью, паром не ушел на дно — пол из досок стал своего рода плотом; некоторые более легкие ящики, в том числе и мой сундучок, плавали по воде; другие — сползли и затонули. Мы по-прежнему стояли на досках, но по пояс в воде. Кто-то стал искать директора школы в левой лодке — она заполнилась водой, но была пуста; нахлынувшая вода настигла его во время сна и, вероятно, вынесла под доски пола. Шкипер отсоединил катер от парома, развернулся и шел к нам. Он взял двух мужчин на борт и курсировал по реке в поисках молодого человека. Тем временем наш паром продолжал дрейфовать, медленно вращаясь. Какое-то время мы были словно парализованы; наконец, опомнившись, начали искать багаж сквозь метровую толщу воды. Многое было просто смыто. Одеяло и подушку я смог выловить и повесил их на перила. Сундук плыл в досягаемой близости, но мой картонный, покрытый черной искусственной кожей чемодан исчез; в нем лежали моя одежда, белье и, самое главное, — мои бумаги, диплом, ордер и прочее! Без них я опять оказывался у разбитого корыта! В отчаянии я прошлепал по воде с одной стороны парома на другую и окинул взглядом поверхность воды — не видно ли где-нибудь моего чемодана. Тут я наткнулся ногой на что-то твердое, пошарил в мутной воде — и вытащил свой чемодан! Его немного отнесло, но потом он быстро заполнился водой, затонул и упал на доски пола. Я сорвал с себя ремень и крепко привязал чемодан к перилам. Правда, привязанный, он по-прежнему оставался под водой, но был спасен. После более чем двухчасовых бесполезных поисков катер вернулся и оттащил нас к левому, высокому берегу. (Останки молодого человека были найдены только через несколько недель.) Мы перенесли наше имущество — скорее, то, что от него осталось, — на землю (выяснилось, что мой ущерб был наименьшим, я потерял только свой нож), вскарабкались вверх по крутому берегу и огляделись: мы, новые робинзоны, находились на обширном, кое-где заросшем осинами и березами скошенном лугу, на котором равномерно, приблизительно на одном расстоянии друг от друга, стояли стога сена.

Мужчины сколотили крест. Каждый сибиряк, кем бы он ни был, умеет обращаться с топором, и вскоре этот незамысловатый памятник, снабженный надписью, возвышался над берегом. Несколько минут мы пребывали в тишине. Наше столь приятно начавшееся путешествие закончилось трагически; в Тегульдете молодая женщина будет напрасно ждать своего мужа. В том, что в катастрофе был виноват шкипер, который перегрузил паром, не было сомнений: возможно, низко лежащий край правой лодки не выдержал сильных ночных порывов ветра, а может быть, правая лодка дала течь. Шкипер тем временем на своем катере продолжил путь в Тегульдет. Оттуда он собирался привести нам помощь.

Становилось жарко, светило солнце. (Как бы мы все это пережили в дождливую погоду?) Теперь каждый занялся своим багажом. Чемоданы были опустошены, вещи выложены для просушки на солнце. Первым делом нужно было позаботиться о ночлеге. Из сена и веток опытные сибиряки построили шалаш, и я для себя, правда, не столь искусно, соорудил из сена спальное место. Голод, который до этого подавлялся из-за душевного потрясения, начал заявлять о себе. Мой хлеб, который лежал в чемодане, полностью размок. Я растер буханку в крошки и рассыпал их на крышку чемодана, где солнце их быстро высушило. Начальник районного отдела, совершавший поездку с женой и взрослым сыном, подозвал меня: его жена предложила мне два больших бутерброда — каким-то образом их продукты остались сухими; с жадностью я проглотил этот дружеский дар. Одежда, которая была на мне, постепенно просохла. Никто после более чем двухчасового пребывания в холодной воде даже не рассопливился; в очередной раз человеческая психика воспользовалась «стальным резервом».