Акрам Шарипов: Товарищ комбат

— Застава Василия на границе с Восточной Пруссией. В том направлении, если судить по сводкам Совинформбюро, сражения идут самые ожесточенные, и Василию не до писем, — ответил Георгий.

Михаил согласно кивнул, но обеспокоенность в глазах оставалась.

Михаил, Ася и Юра провожали Георгия от военкомата до вокзала. Колонна новобранцев, окруженная плотным кольцом родных, медленно продвигалась по улицам Благовещенска. Строй давно уже шел не в ногу, и Георгий непрестанно крутил головой, стараясь не выпустить из виду Асю с Юрием и Михаила. Так дошли до привокзальной площади, и здесь раздалась команда: «Разойдись!»

Георгий бросился к жене. Никто еще толком не знал, сколько времени отпущено на прощание с родными, поэтому все торопились сказать главное. Георгий взял Юру на руки. Ася сквозь слезы твердила одно и то же: «Береги себя, береги ради детей!»

— Асенька, на войне всякое бывает, — на какой-то миг Георгий будто заглянул в будущее, — ты должна вырастить сына!

Губкин, сам того не желая, проговорился, и Асю будто током ударило, ей стало не по себе.

— Георгий! — вскрикнула она, потрясенная его словами. — Мальчику нужен отец, девочке — мать! — Она обхватила его, прижалась что было сил и тихо сказала: — У нас будет второй ребенок.

Он ласково обнял жену. В это время ударил колокол, его раскатистый звон словно заглушил все звуки вокруг. Ася хотела что-то сказать на прощание, но спазмы сдавили горло. Губкин на ходу прыгнул на подножку вагона.

— Георгий! Возвращайся! — закричала Ася изо всех сил.

В отчаянии, с ребенком на руках, она побежала вдоль вагонов, умоляющим взглядом провожая мужа. По ее щекам безудержно текли слезы. Маленький Юра всхлипывал, глядя на мать. Платок с ее головы сполз на шею, растрепанные волосы закрыли лицо, искаженное гримасой невыразимого ужаса.

Губкин, высунувшись из вагона, долго смотрел, как удалялись, становясь все меньше и меньше, фигурки жены и сынишки…

Ася часто получала письма от мужа. В них Георгий писал, что скучает по ней и сыну, что его учеба в Хабаровском пехотном училище идет успешно.

К ноябрьским праздникам Георгий прислал свою фотокарточку в курсантской форме. «Как видишь, родная, форма мне идет…» — писал он. И ни единого намека, как трудно ему дается армейская служба, как валится он с ног после очередного двадцатикилометрового марш-броска, как болят и ноют натруженные руки, которыми приходится отрывать не одну сотню метров окопов.

К своему удивлению, Георгий довольно быстро втянулся в строгий армейский распорядок, окреп физически. Он хорошо освоил стрельбу из пулемета по всем целям, неподвижным и движущимся, на «отлично» сдал теорию стрельбы. Тактические учения пришлись на суровую пору — позднюю осень и зиму — и были по своим условиям максимально приближены к боевым, не прекращались в грязь и слякоть. Георгий овладел и этой наукой.

Перед Новым годом он получил от матери письмо. Нетерпеливо вскрыл конверт, там оказалось несколько листов, исписанных незнакомым почерком; поверх листков лежал клочок оберточной бумаги, на котором мать химическим карандашом написала:

«Милый сынок, у нас в доме и радость и горе. Сама я не в силах пересказать тебе то, что пришлось пережить Алевтине, кровь стынет в жилах от ее рассказов. Она долго отказывалась, но потом согласилась послать тебе письмо… Ася разрешится весной, жди прибавления семейства. Отец и я целуем тебя и желаем быть в добром здравии».

Пробежав глазами письмо матери, Георгий не мог сразу решиться читать то, что написала Алевтина. Он представлял, что она пережила. Наконец собрался с духом и расправил сложенные вчетверо листы.

Письмо Алевтины заканчивалось словами:

«…Извините, Георгий, писать больше нет сил, и я прощаюсь с Вами. Если будете на фронте, отомстите за нашу поломанную жизнь, за страдания всех женщин и детей, перенесших ужасы и боль потерь».

Георгий был потрясен исповедью Алевтины, война впервые перед ним открылась с такой беспощадной жестокостью, какой он не представлял. Его душу глубоко ранила трагедия Алевтины. Друзья-курсанты заметили перемену настроения Георгия, стали участливо расспрашивать его. Замкнутый и сдержанный по натуре, Георгий на этот раз изменил своему правилу. Срывающимся голосом он рассказал ребятам о судьбе брата и его семьи. Посуровели, гневом и ненавистью наполнились лица товарищей.

— Они сполна заплатят нам за свои зверства, — проговорил земляк Губкина, сжимая кулаки.