Акрам Шарипов - Товарищ комбат

Алевтина, прижав к себе дочь, бежала вдоль обочины. Вокруг свистели пули, но убитая горем женщина ничего не слышала. Совсем выбившись из сил, упала, не добежав до заросшей кустарником канавы. «Мессершмитт» снова развернулся. Алевтина обмерла от ужаса — самолет пикировал прямо на нее. Только страх потерять последнего ребенка вернул ей самообладание. Она с девочкой на руках бросилась в канаву. Бомба взорвалась где-то невдалеке, их обдало тугой волной. Оглянувшись, Алевтина увидела, как на гребне ближайшего холма высаживаются солдаты с автоматами, в касках незнакомой формы. Она с дочкой кинулась к проходившей мимо машине наших отступающих тыловых подразделений. Передав ребенка в кузов, несчастная женщина хотела вернуться за телом сына, но чьи-то сильные руки втащили ее в отъезжавший грузовик…

Наконец добрались до Каунаса. На станции красноармейцы помогли Алевтине сесть в первый проходивший на Москву поезд. В пути на него тоже налетели вражеские самолеты. Вагоны окутались клубами черного дыма. Грохот взрывов смешался с людскими криками и стонами, черный дым застилал насыпь и вагоны. Алевтина с дочуркой оказались в овраге рядом с железнодорожным полотном. Вдруг вагоны стали дергаться, и поезд медленно двинулся, все с криком бросились его догонять. Каким-то чудом Алевтина вместе с ребенком успела взобраться в один из последних вагонов. Он был переполнен, но люди потеснились, и здесь Алевтина остолбенела — она держала за руку чужого ребенка…

Дальше она ничего не помнила. Очнулась от того, что девочка дула ей в лицо. Сквозь путаницу мыслей Алевтина с ужасом осознала, что в суматохе схватила не своего ребенка. Она не могла уже ни кричать, ни плакать. Лишь голосом, полным отчаяния, повторяла имя мужа, словно звала его: «Вася, Вася…» Чужая девочка робко жалась к ней, с новой силой напоминая о страшной потере. Частые разрывы бомб, стрелы трассирующих пуль, разрезающие небо, и все происходившее за окном вагона Алевтина перестала воспринимать как нечто реальное. Она решила вернуться назад и стала пробираться к выходу. Открывая дверь вагона, внезапно покачнулась… Кто-то успел подхватить ее у самой подножки.

— Гражданка! Очнитесь наконец! Не одной вам тяжело! Сядьте и успокойтесь! — Капитан-пограничник с забинтованной головой с силой тряхнул ее.

Взгляд Алевтины стал осмысленнее. Она посмотрела вниз и увидела, что рядом стоит чужая девочка и не выпускает ее руку. Собрав последние силы, Алевтина обошла все вагоны, но Венерочки своей нигде не нашла.

Вскоре поезд ненадолго остановился на каком-то полустанке. Вокруг была такая тишина, какая бывает только за фронтовой полосой. В тревоге и волнении прошла ночь; обезумевшая от горя Алевтина не сомкнула глаз. Девочка — ее звали Галей — не отходила от нее ни на шаг.

На третьи сутки, в полдень, поезд с эвакуированными женщинами и детьми прибыл в Москву. Галя еле стояла на ногах. Алевтина, взяв ее на руки, спросила:

— Как зовут твою маму?

Девочка в ответ заплакала. Алевтина стала успокаивать несчастного ребенка, хотя у самой сердце разрывалось от боли за судьбу собственной дочурки и мужа.

В эвакопункте ее сочувственно выслушали и выдали проездные документы до Благовещенска, чужого ребенка предложили сдать в детдом. Галя обхватила ручонками шею Алевтины и, рыдая, не отпускала.

— Она останется со мной, — прижав девочку к себе, заявила Алевтина инспектору по делам эвакуированных.

Уже садилось солнце, когда Алевтина с Галей вернулись на Ярославский вокзал. Поезд на Владивосток отошел с опозданием. Уставшая и измученная девочка, засыпая, назвала Алевтину мамой.

Поезд, выбившись из расписания, подолгу стоял на остановках. Алевтина всю ночь напролет проплакала — такая тоска на нее нахлынула, что было впору наложить на себя руки. Из головы не выходил Васин наказ: «Береги детей!»

На Дальнем Востоке, в Благовещенске, воскресное утро 22 июня выдалось солнечным, жители города беззаботно отдыхали на берегу прохладного Амура.

На полянке, у речного залива, окруженного соснами, было людно. Среди ярких платьев женщин, белых рубашек мужчин мелькали гимнастерки защитного цвета. Георгий Губкин лежал, раскинув руки, блаженно подставив лицо теплым лучам солнца; перед глазами в голубом прозрачном небе плыли белоснежные кучевые облака. Рядом с ним пристроился двухлетний сын Юрик, что-то сооружая из сосновых шишек. Ася зачерпнула пригоршнями речной воды, на цыпочках подкралась к мужу и, плеснув на него, отбежала в сторону. Георгий вскочил, в несколько прыжков настиг жену, подхватил ее на руки. Ася завизжала, Юрик, испугавшись, закричал: «Мама! Мамочка!» Георгий опустил Асю на землю, Юра успокоился. Внимание Губкиных привлек сигнал остановившейся неподалеку эмки. Из нее вышли подтянутый, стройный мужчина в военной форме и женщина в белом платье. Георгии и Ася узнали в них капитана-артиллериста Константина Петрова и его жену Светлану, которая работала учительницей в одной школе с Губкиным.