Валерий Чумаков: Сытин. Издательская империя

Ванька любил хозяина и был с ним честен. Так же, как честны бывают с родителями подрастающие дети. Скажем так, он был условно честен. Природная сметка и страстное желание разбогатеть не позволяли перерасти этой честности в кристальную. И давайте поглядим правде в глаза: бизнес никогда и нигде не может быть абсолютно честным. В особенности – большой бизнес. Никто не говорит, что он должен быть лживым, но некоторая лукавость выступает в нем чем-то вроде легковозгорающегося топлива, которое используют для разжигания или усиления огня. Да и понятие честности вполне можно отнести к относительно субъективному. Во всяком случае, грань между порядочностью и мошенничеством хоть и существует, но имеет некоторый запас, в рамках которого каждый человек устанавливает собственную границу.

Периодически такое случалось, в лавке пропадали книжки. Какие-то, небольшие, терялись сами по себе, что-то уносили вороватые посетители, какие-то умыкали приказчики. Особенно обидно было, когда пропадали отдельные тома больших собраний сочинений – самого дорого товара. Когда пропажа обнаруживалась, старик Шарапов жутко сокрушался и ворчал на приказчиков. После чего снижал цену на оставшиеся тома сразу в несколько раз. Как-никак некомплект. Стоивший 10–15 рублей многотомник в таком неполном состоянии уценялся до 3–5 рублей. Впрочем, и по такой низкой цене его не особо покупали. До тех пор, пока торговля не поручалась Ваньке. У него, почему-то, лежалая некондиция уходила влет. А спустя неделю – полторы Шарапов жаловался своему «мальчику»:

– Вот, Ванька, а книженция то прошлая нашлася. Кой-то ее за «Елезара» в правый шкап задвинул. Вытащил, видать почитать, да и задвинул. А мы с тобой уже осталые за копейки продали. За три рубли. За треть, она как. И с этой что делать теперь, кто ее теперь купит.

– Ничего, батюшка, продадим как-нибудь.

– Да кто ж ее купит одну? Не, не продашь.

– А вы, Петр Николаевич ее копеек в пятьдесят поставьте, с Божьей помощью, продадим.

– Не, за пятьдесят не продадим, дай Бог за двадцать продать…

– Не, Петр Николаевич, поверьте мне, поставьте по пятьдесят. Я продам, не сумневайтесь.

И действительно, после очередного своего дежурства радостный Ванька докладывал хозяину:

– Петр Николаевич, а я ведь ту книжку за полтину продал. Господин один зашел, из культурных, так я ему рассказал, какая книжка умная, он и купил.

– Ну, Ванька, молодец, – хвалил «мальчика» Шарапов. – Быть тебе большим купцом. Продавать ты умеешь, покупателя чуешь, и Господь тебе помогает.

А несколько дней спустя Ванька потихоньку относил полный многотомник знакомому букинисту на Никольский книжный рынок, где продавалась литература для богатых покупателей. Чистая прибыль от операции составляла от семи до десяти рублей.

Вот и подумайте, была ли эта небольшая операция обманом по отношению к хозяину? Наверное была, но на самой грани, какую установил для себя подрастающий Иван.

Конечно, к такой интересной схеме прибавки к жалованию Сытин пришел не сразу, а лишь через несколько лет упорного «ученья». Пока же Ванька терпеливо и жадно впитывал основы книжной торговли. Уже скоро после устройства на работу он столкнулся с первыми оптовыми покупателями.

В России второй половины XIX века в деревнях магазинов не было. В крупных селах лавки иногда встречались, но ассортимент их был крайне скуден. Да и смысла в лавках особого не было, крестьянские хозяйства старались быть максимально самодостаточными. Питание обеспечивали поле, огород и скотник, нехитрую одежду бабы шили сами, грубые повседневные холсты тоже ткали сами. У хорошего хозяина на дворе было целое производство. Несколько раз в год крестьяне ездили на ярмарку, где продавали излишки того, что сделали и вырастили сами, и покупали то, что сделать не могли принципиально. Но все это касалось, в основном, крупного товара. Что же касается мелочей, упомнить и спланировать необходимые закупки, чтобы не купить лишнего, но и не остаться без нужной вещи, было сложновато. Поэтому часто случалось, что крестьяне вдруг оставались без швейных игл, которые ломались или терялись, или без ниток, которые неожиданно кончались, или без нарядных лент, которые неизвестно куда пропадали. И вот тут им на помощь приходили бродячие торговцы – «офени». Хотя правильнее было бы писать «афени».

Можно с уверенностью утверждать, что никто из крестьян не смог бы сказать, почему этих, как трактовал термин Владимир Даль, «ходебщиков, кантюжников, разносчиков с извозом, коробейников, щепетильников, мелочных торгашей вразноску и вразвозку по малым городам, селам, деревням, с книгами, бумагой, шелком, иглами, с сыром и колбасой, с серьгами и колечками» называли именно так. Хотя, как не странно, слово «Афины» знали многие. Русские крестьяне не особенно вдавались в тонкости географии и называли «афинянами» почти всех греков. На Руси их было не так и мало. Еще в XV веке на Русь перебралось значительное число жителей этого древнего средиземноморского государства. Выходцы из колыбели европейской цивилизации в северной стране занимались тем, что умели делать лучше всего – торговлей. Греческие купцы во все времена славились своей оборотистостью и умением «поднять бабло» там, где его никто не замечал. Не будучи привязаны к земле или дому они колесили по стране в своих балаганах, переезжали с ярмарки на ярмарку и попутно торговали по деревням всякой мелочевкой. Было их так много, что простой народ вскоре стал называть всех подобных мелких торговцев сначала «афинями», потом «афенями», и, наконец, «офенями». В XVII веке по специальному царскому указу бродячие люди, а это были почти исключительно офени и скоморохи, были выселены в родовое гнездо князей Шуйских – Шую. Вскоре вокруг города возникло несколько чисто «офеньских» деревень, жители которых в конце лета и весной, когда все крестьяне работали – отдыхали, а когда в других деревнях прекращались полевые работы – выезжали со своими «коробами» на заработки.