Михаэль Бабель: Подножка

И моя жалоба госконтролёру не о смертях белых и чёрных, которые крадутся за мной десять лет после покушения на меня в 2003. И скоро будет официальный ответ, что ни покушений, ни смертей нет в единственной демократии на Ближнем Востоке.

Моя жалоба от 28.2.2014 о прослушивании моего телефона, потому что сегодня убивает не тот, кто убивает.

А тот, кто прослушивает телефон.

В стране беззакония.

Госконтролёр ответил: «23.3.2014. Нам нечего добавить к тому, что писали вам в нашем письме от 11.2.14, и мы направляем вас снова к праву обжаловать, согласно закону, решение полиции закрыть дело».

Вот я и хочу, согласно закону, получить это решение полиции закрыть дело о подножке и видеть, согласно закону, своими глазами, а не глазами госконтролёра, сообщение полиции о моём праве обжаловать решение полиции закрыть дело о подножке.

Получается, как в другом государстве кэгэбэ, там сорок три года назад я участвовал в подобных сценариях: там тоже были карательные органы, тоже было что-то вроде госконтролёра, а я был третий лишний, которому не показывали всякие бумажки.

Это будет мой ответ госконтролёру по делу о подножке.

Но моя жалоба от 28.2.2014 не о подножке, а о дополнительном уголовном преступлении – прослушивание моего телефона.

Госконтролёр реагирует на это уголовное преступление круто: не открывает такого дела.

Это будет напоминание о моей жалобе о прослушивании моего телефона, письмо 16.5.2014.

24.6.2014 ответил госконтролёр, что ему не ясно, о чём моя претензия – не получил сообщение полиции о закрытии дела? И сообщает, что у меня есть право подать полиции просьбу увидеть материал.

Мой ответ госконтролёру стандартный, как в предыдущих жалобах на полицию:

«Только от госконтролёра узнал, что полиция закрыла жалобу о подножке в тот же день. Только от госконтролёра узнал, что полиция из-за ошибки не послала сообщение о закрытии дела и праве на обжалование. Только от госконтролёра узнал, что в полиции решено сделать выводы из происшедшего». И стандартная предпоследняя фраза: «Мне жаловаться этой полиции на эту полицию?» И стандартная последняя фраза: «Смех и только, жаловаться госконтролёру, у которого меньше полномочий, чем у автобусного контролёра».

Но вот этого раньше не было: полиция сделает выводы из происшествия.

Интересно проверить.

Меир давно оставил наш район. Как-то он зашёл в наш дом учения. Когда дошёл и до меня, спросил про жизнь и что нового написал. Хотел сбегать домой, но у него не было времени ждать, показал на Майзелиша – через него передать. В тот же день я передал для Меира, а через несколько дней спросил, передал ли. Он повёл меня в лобби дома учения, показал на книжную стойку, на неё он временно положил мою книгу, и нет её.

Я смолчал и ушёл.

На стойку с умными книгами не кладут мои произведения, но это так, между прочим.

Спросить ребёнка, как пропала игрушка, скажет, что положил туда и покажет.

Детская отговорка.

Да и зачем чекистам ещё одна моя книга, когда только на почте не дошли до адресатов десятки моих книг?

Даже лучше передать, чтобы не засвечиваться.

Такое может быть только в большом учреждении, с большим штатом чекистов, которые не знают, кто и что делает.

С того дня я не обращал на стукача внимания, и он не проявлял ко мне внимания, чтобы не напороться на людях на мою неприязнь, которой не будет.

Раз, когда я за полночь возвращался в Рамот от домохозяйки, она проверяла иврит книги «Пререкания-1», чекист ждал меня на платформе автобусной остановки Бар-Илан, держался за столб одной рукой и покачивался вокруг него, а я пошёл по самой кромке платформы, чтобы быть подальше от него.

В другой раз, вечером в субботу, я в одиночестве поднимался на очередной шалом-захар в полумраке подъезда. Он быстро скатился по лестницам сверху и страстно пожал мои руки.

А потом, в одну из суббот, в узком проходе между синагогами, шли мы навстречу друг другу, и я увидел его, только когда он резко протянул руку к моей руке, пожал её со словами «шаббат шалом», и я ответил пожатием. За ним шли женщина и девушка, и по их совместному шагу уловил, что они его жена и дочь. Это успел уловить в короткое мгновение до пожатия рук, и ещё сверкнула мысль не обидеть женщин: рука действовала инстинктивно – и возлюби ближнего, как самого себя. А он не ближний твой, а чекист. Но уже не было времени на команду руке – не отвечать на пожатие.

И всё-таки я доволен, что первой была мысль не обидеть женщин.