Феликс Юсупов - Князь Феликс Юсупов. Мемуары

И снова встречи с махараджей. То и дело мы обедали или ужинали вместе, ходили в театр, который обожал он, и, реже, в луна-парк, от которого и вовсе, как ни странно, был без ума. В отличие от меня. Любимой его забавой были головокружительные русские горки, как, впрочем, и другие рискованные аттракционы. Да и в жизни махараджа любил всякий риск. Никогда не забуду наше с ним катанье на автодроме в «альфа-ромео», одном из самых быстрых гоночных автомобилях. Мы прикрепились к сиденью ремнями и бешено понеслись по дорожке. Когда автомобиль, засвистев, достиг предельной скорости, махараджа взвыл от восторга. Скорость он снизить не захотел, чтобы продлить удовольствие, и безумная гонка продолжилась. Свист разрывал уши. И долго после, когда уж покинули мы автодром, я все еще слышал его. Даже ночью во сне свистело в ушах.

Махараджа знал, что у меня бывают головокружения. Может, потому и вздумал он сводить меня на верхнюю площадку Эйфелевой башни. Когда поднялись мы, там, на верхотуре, он силой нагнул меня над парапетом и жадно смотрел на мою реакцию.

Шутки махараджи мне надоели. Сыт я был по горло капризами садиста, если не сказать маньяка. Видеться с ним я прекратил.

А с Бони де Кастелланом сошелся я ближе. Он часто забирал меня в воскресенье на прогулку по парижским пригородам. Лучше вожатого я не мог пожелать. У него был дар на комментарии и объясненья, и это добавляло интересу к нашим осмотрам. «Памятник, – говорил он, – тело, в котором заключен дух страны, эпохи и, главное, человека».

В тот день мы гуляли по Версалю. «Тут, – продолжал Бони, – ничто не случайно. План дворца представляет собою крест. Королевское ложе – на пересечении и равноудалено от залов Войны и Мира, которые, залы, как две чаши весов с орлом-равновесом посередке. Над спальней сразу крыша, ибо король ближе всех к небесам. Однако выше всего – часовня, во славу Божию. Но она помещена сбоку, а не посреди Версаля. Посреди – суверенный правитель. Божьей милостью король Людовик XIV. И дворец его – посреди всего королевства. Лестницы вокруг дворца также символичны. Чем выше к королевским покоям – тем ближе к Господу». Версальские сады Бони называл «садами Разума».

Люди без чести и совести, грязными кознями расколов русское общество и ускорив гибель его, продолжали свое черное дело и в эмиграции. Цель у них была двойная: рассорить эмигрантов друг с другом и уронить их во мнении Запада.

В 1924 году два важных события посеяли смуту в эмигрантских умах. Первое – манифест великого князя Кирилла, царева двоюродного брата, провозгласившего себя императором всея Руси. Второе – раскол в русской церкви.

Политические игры великого князя Кирилла начались еще в 1917 году в России. И тогда позиция, им занятая, порицалась всеми патриотами и произвела невыгодное впечатление в Европе. И в 22-м году великий князь назвался хранителем трона, и вот теперь, в 24-м, провозгласил себя императором.

Поддержали его немногие. Большинство эмигрантов, начиная с императрицы Марии Федоровны и великого князя Николая, осудили его и будущим государем признать отказались.

Новость я услыхал в Брюсселе. Генерал Врангель, у которого я обедал в тот день, не мог скрыть возмущения. Показал он мне один хранимый им документ. В 1919 году нашла его белая армия в архивах города, покинутого большевиками. Это была программа большевистской пропаганды в Европе. Первым пунктом стояло провозглашение великого князя Кирилла императором всея Руси.

Узнав о намерениях великого князя, генерал Врангель послал ему копию документа и умолял не подыгрывать комиссарам. Ответа он не получил.

После убийства царской семьи отсутствие прямого наследника осложняло вопрос о престолонаследовании. Тот, кто этим интересуется, найдет в справке в конце книги три статьи из свода законов Российской империи, введенного Николаем I. Виднейшие юристы и по сей день не пришли к согласию относительно толкования данных статей. Вопрос легитимности русского престолонаследования остается неясен. Неясность эта, впрочем, на мой взгляд, не так уж страшна. Если быть в России монархии с сохраненьем той же династии, то собор, скорее всего, и выберет в младшем поколении Романовых достойнейшего.

Раскол среди церковных пастырей, признававших власть московского патриарха, и тех, кто признать ее отказывался, расколол и эмиграцию. Как монархия, так и церковь обязаны быть безупречны. Только так сохранят они свой престиж и благое влияние. Эмигранты были как дети-сироты. Кто верил, тому церковный приход заменил семью. Божий храм с иконами для многих стал вместо родного дома. Они шли туда помолиться, обрести мир душевный и забыть боль. К счастью, вера в них была крепка, и раскол не отдалил их от церкви.