Георгий Гюрджиев - Встречи с замечательными людьми

Там среди последователей христианской религии имеется даже поверье о том, что такие духи вселяются почти исключительно в татар, так как по татарскому обычаю могилу сразу не засыпают, а только прикрывают землей, и часто в могилу кладут пищу; вытащить же тело христианина, засыпанное как следует землей, духу трудно, и потому он предпочитает татар.

Этот случай меня окончательно ошеломил. Как я мог себе все это объяснить? Что я знал? Вот я смотрю: сейчас стоят на углу и тоже об этом разговаривают дядя, почтенный Георгий Меркуров, его сын, гимназист пятого класса, и чиновник полицейского управления, считающийся всеми людьми почтенным человеком; все они жили куда больше моего, знают, небось, много такого, что мне и не снилось. Видно ли на их лицах возмущение, печаль или удивление? Нет, даже кажется радуются, что и на этот раз людям удалось наказать этого духа и предотвратить его проделки.

Я опять предался чтению книг и думал через них удовлетворить сосущего меня червяка.

Много в этом мне помогал Богачевский, но, к сожалению, он скоро уехал, так как через два года после приезда его в Карс он получил в одном из городов Закаспийской области место гарнизонного священника.

Пока он жил в Карсе и был моим учителем, он ввел в наши взаимные отношения одну особенность, а именно: он каждую неделю меня исповедывал, хотя и не был еще священником, и, переехавши оттуда, между прочим велел мне каждую неделю писать мою исповедь и посылать ее ему в письме, обещав мне иногда отвечать.

Мы условились, что он свои письма будет посылать через моего дядю, который будет мне их передавать или посылать. Но Богачевский там, в Закаспийской области, через год постригся и вышел из священнического сословия.

Как тогда некоторые говорили, причиной этого поступка была его молодая жена, которая будто бы имела какой-то роман с каким-то офицером, и Богачевский прогнал ее от себя, а сам не захотел больше оставаться не только в этом городе, но и священником.

Вскоре после отъезда Богачевского я уехал из Карса в Тифлис.

За это время от Богачевского я получил два письма через моего дядю, после которых я несколько лет не имел никаких сведений о нем.

Много позже я раз, совершенно случайно, встретил его в городе Самаре, когда он выходил из квартиры тамошнего архиерея; он уже был в одеянии монаха одного известного монастыря.

Он сразу меня не узнал, так как я за это время очень возмужал и изменился, но когда я себя назвал, очень мне обрадовался, и мы в течение нескольких дней часто встречались, до тех пор пока оба не уехали из Самары.

После этой встречи я с ним больше не встречался.

Как я впоследствии узнал, он не захотел оставаться в своем монастыре в России и вскоре уехал в Турцию, а потом на Святой Афон, где пробыл тоже недолго – он в скором времени совсем отрекся от монашества и уехал в Иерусалим.

Там Богачевский случайно встретился и подружился с одним продавцом четок, торговавшим около храма Господня.

Этот торговец был монахом братства Ессеев, и он подготовил постепенно Богачевского, ввел его в свое братство, где его за примерную жизнь назначили экономом, а спустя несколько лет – игуменом в одно из отделений этого братства в Египте, а после, по смерти одного из помощников игумена главного монастыря, Богачевский был взят на это место.

Об его необыкновенной жизни в этот период я многое узнал в Бруссе, из рассказов одного моего приятеля, турецкого дервиша, который часто встречался с ним. За это время я от Богачевского имел одно письмо, опять через моего дядю. В этом письме, кроме написанных нескольких слов благословения, была вложена его небольшая фотографическая карточка, снятая в одежде греческого монаха, и несколько видов святых мест в окрестностях Иерусалима.

Богачевский, когда еще был в Карсе кандидатом в священники, высказывал очень оригинальный и своеобразный взгляд на мораль.

Он тогда говорил и учил меня, что на земле существуют две морали: одна объективная, тысячелетиями установленная жизнью, а другая – субъективная, не только в смысле отдельной личности, но и в смысле целой нации, государства, семьи, отдельной корпорации и т. д.

– Объективная мораль, – говорил он, – устанавливается жизнью или заповедями, даваемыми нам самим Господом Богом через своих пророков, и постепенно становится базой для образования в человеке того, что называется совестью, и, в свою очередь, этой совестью впоследствии поддерживается сама объективная мораль. Объективная мораль никогда не изменяется, может только с течением времени расшириться. Что касается субъективной морали, то она, выдуманная людьми, является понятием относительным и неодинакова для разных людей и разных мест, и строится на том понимании хорошего и плохого, которое в данное время считается за таковое.