Иван Лазутин - Судьбы крутые повороты

Старик говорил, что «Убинск» — это место, где убивали каторжников, потерявших силы, больных и предельно истощенных, которые дальше идти не могли. Фельдшер каждому из них из жалости давал сильно действующее лекарство. Этап на день или два останавливался в возвышающемся среди болот и озер хуторке Колтае (сейчас он на окраине села). Здесь-то и хоронили недошедших до каторги преступников.

Правда это или вымысел старика, сказать трудно.

Для меня, чьи годы раннего детства прошли в большом российском селе Пичаеве, где узы родства, дружбы и соседства так переплелись, что в престольные праздники мне иногда казалось, будто бы все село, буйно захмелев, кружилось в песенно-плясовом игрище, непонятным и враждебным был дух отчуждения, какого-то скрытого таинства жизни, проходившего под крышей каждой избы, который царил в сибирском Убинске. Быть может, объяснением тому была горькая участь села. Как говаривали старожилы, численность населения Убинска заметно возросла в начале 30-х годов, когда в России шло «раскулачивание».

Если бы не эта беда, вряд ли нашу семью прибило бы к этому сельцу. Нас, детей, мать и отец сразу же по прибытии в Убинск научили на вопрос «откуда приехали?» отвечать точной фразой: «из поселка Крещенка». Ответ был честным. Хотя нас, как мне помнится, никто и не спрашивал. По этому же бесхитростному сюжету мы, приехав из Крещенки в Убинск, до которого было не больше часу ходу, примитивно хранили тайну нашего переезда.

Голод в России и на Украине уносил миллионы и миллионы жизней. На старых сельских и городских кладбищах не хватало мест для захоронения погибших россиян.

Летом 1935 года с небольшим перерывом из моего родного села пришли два печальных письма от тети Тани. В них она сообщала, что родственники и добрые люди похоронили моего дедушку Михаила Ивановича и бабушку Татьяну Павловну. Дубовый гроб, который несколько лет стоял на чердаке бабушкиной избы, пригодился. Подробности похорон дедушки в своем коротеньком письмеце тетя Таня не сообщала. Видно, скорбно было ей писать о тех завистливых соседях, которые при раскулачивании деда показали свой характер и раскрыли свои злобные души. Когда мама вслух читала письма от тети Тани, мы, внуки похороненных в далеком Печаеве бабушки и дедушки, давились в тайных слезах. Самый впечатлительный из нас Миша с трудом сдерживал рыдания, уронив голову в ладони. Как и полагается по христианскому обычаю, на сороковые дни после смерти мы помянули их в скорбном застолье.

Мудрым был тот человек, который первым сказал, что время — лучший доктор от всех болезней. Новые семейные заботы и хлопоты постепенно заглушали нашу боль и утрату, которые в масштабах великой страны выглядели каплями в океане трагедий и социальных потрясений. Наше многочисленное семейство из десяти человек кормилось на две скудные зарплаты, которые приносили регулярно отец и брат мамы дядя Вася. Он полгода назад отслужил в Омском кавалерийском полку и, приехав в Убинск, поступил в плотницкую бригаду моего отца.

Не знаю, как бы мы пережили эти годы, если бы не наш большой огород, засаженный картофелем и капустой, не мелкорослая коровенка, дававшая в день пять-шесть литров молока, и не озеро, с которого отец и дядя каждое утро, на рассвете, приносили около ведра золотистых карасей и окуней.

В те годы, как мне теперь кажется, не было никаких органов по рыбнадзору… Вечером, на закате солнца, отец и дядя Вася ставили пару сетей на озере в километре от нашей избы, стоявшей на краю села, а утром на рассвете, когда мы, дети, еще спали, кто-то из них ставил ведро карасей и окуней на лавку в кухне.

Рабочий люд, добывая пропитание для семьи, кто топором, кто лопатой и тачкой, в строго определенные числа месяца получал заработную плату, за которой к окошечку кассирши вместе с получателем подходили жена, дети, а то и тещи. И не потому, что боялись, что кормилец утаит часть полученных денег, а потому, что опасались: как бы не оставил он всю получку с приятелями в сельской «шанхайке». Как рок, висела над русским мужиком проклятая привычка, которую Некрасов выразил одной строкой, говоря о незадачливом русском мужике:

а «последний поэт деревни» Сергей Есенин сказал:

Школа в Убинске жила теми же событиями, которые происходили в стране. Все мы были пионерами, все переживали, когда узнали об убийстве Сергея Мироновича Кирова, партийный рейтинг которого в 30-е годы был даже выше, чем у Сталина. Это теперь историки раскопали по документам и свидетельским показаниям современников, что пуля террориста, посланная в голову Кирова, была результатом сценария, разработанного коварным азиатом Кобой, который называл Кирова своим лучшим другом.