Валентин Жуков - Узники Ладемюле, или 597 дней неволи

Потом, обычно после съемок своих родителей, мы забирались под кровать, завесив ее плотным лоскутным одеялом. Там при свете фонаря «Летучая мышь» с закрашенным красной гуашью стеклом мы священнодействовали, проявляя пластинки и печатая с негативов фотографии. Снимки получались грязно-коричневыми или вовсе темными, на них трудно было распознать отснятый объект.

Иногда к открытому окну нашего полуподвального класса подходила жена учителя и восклицала: «Сеня! Брось ты эту затею. Ничего у вас не получится». А он с досадой ей в ответ: «Нюра! Не пророчь!» Потом мы изображали эту сценку перед своими одноклассниками, приводя их в неописуемый восторг.

Что мне еще помнится: объясняя траекторию полета артиллерийского снаряда, учитель громким голосом вещал: «Немцы – люди умные!» – При этом поднимал указательный палец кверху. – «Они устанавливали свои дальнобойные орудия под 45° и во время Первой мировой войны обстреливали побережье Англии!»

Ну, а кем стал наш наставник во время войны на оккупированной территории, я расскажу несколько позже в соответствующем месте и подходящем для этого времени.

Пятые-седьмые классы разместились на первом полуподвальном этаже, где окна наполовину были ниже уровня земли. Старшие классы заняли светлые просторные помещения на втором этаже. Там был большой зал с балконом. На большой перемене в зале устраивались игры. Школьные праздники, собрания как школьные, так и родительские также проходили там. Должен сказать, что у нас не существовало неприязни между младшими и старшими классами, не было высокомерного презрения со стороны старших.

Сразу после окончания семилетки в июне 1940 го- да мы вдвоем с одноклассником Михаилом Ивановым подали заявления, заимствованные из объявлений в областной газете «Рабочий путь», в Тбилисский архитектурно-строительный техникум.

Мой приятель, как и все мальчишки в классе, носил кличку, и довольно меткую – «Сися». А прозвали его так потому, что он имел пухлые щеки, напоминавшие женские груди. Казалось, приставь к ним соски, и получилась бы полная имитация этой женской принадлежности. Но как бы там ни было, а в классе он был отличником по всем предметам, хотя воспитывался без отца. Из Тбилиси нам прислали вызов прибыть для сдачи вступительных экзаменов в техникум. Моя мать Елизавета Ивановна тут же отговорила меня от поездки, как она выражалась «на чужбину», приведя очень аргументированный довод: «Ты можешь закончить десятилетку сидя у себя на печи». Мой друг отбыл в столицу Грузии, где его и застала война. Мы встретились с ним лишь летом 1963 года. Он в чине майора интендантской службы после женитьбы на сестре моей первой жены Нине появился в нашей деревне, так как здесь жили ее родители. Он забрал ее из участковой больницы в Караганде, где она работала терапевтом, и, применив военно-тактический прием, передислоцировал ее из Казахстана во Фрязино (Московская область), где ему от военного ведомства была зафрахтована квартира. Мне же была уготована иная участь, и десятилетку я закончил не у себя на печи, а в вечерней школе № 15 в поселке Слепянка под Минском в 1955 году. Но до этого времени было очень и очень далеко. И за эти годы произошло много других событий.

Брат мой Николай в школьные годы проявил недюжинные способности к рисованию. Уже в седьмом классе его рисунки были представлены на областной выставке школьного творчества и занимали не последнее место. На семейном совете было решено, что Николай поступит в Витебское художественное училище. Туда он обратился с письмом, запросив, какие документы нужны для поступления. Ответ был на белорусском языке, в котором он ничего не смыслил, и он просто испугался, думая, что преподавание будет вестись на белорусском языке, и оставил эту затею. Он поступил в железнодорожный техникум в г. Рославле, что в 25 километрах от нашей деревни, и успешно закончил его в июне 1941 года. Получил диплом техника-механика вагонного хозяйства и направление в гомельское депо.

А война уже была в самом разгаре. Немцы совершали варварские налеты на Брест, Минск, Могилев, Гомель и другие города Белоруссии. Выехав на место назначения, брат попал в самое пекло, угодив под воздушный налет. Очнулся в санитарном поезде, который шел в Куйбышев. В городе на Волге, поправив в госпитале свое здоровье после контузии, он был призван в Действующую армию и направлен на курсы радистов. Прямо с курсов он был откомандирован в танковую часть и как стрелок-радист направлен в танк командующего дивизией. С тех пор до светлого Дня Победы он участвовал в боях, был четырежды ранен, обожжен на огненной дуге легендарной Прохоровки и многократно награжден. Войну закончил в поверженном Берлине, оставив свою подпись на одной из колонн рейхстага. В день отъезда Николая в Гомель я упрямо настаивал, что добровольно уйду на фронт, хотя мой возраст далеко не дотягивал до призывного. Брат доказывал, что меня ни в коем случае не призовут, а мать нельзя оставлять.