Алексей Смертин - Сибирский резидент. От Алтая до Альбиона

Отца во дворе называли дядя Гена. Или Геныч. Второй вариант мне нравился больше, я и сам в юности так к нему обращался. Он не обижался.

На тренировки со мной выходил ежедневно в любую погоду. Ни проливной дождь, ни 30-градусный мороз его не смущали. График зависел от школьного расписания.

Начиная со 2-го класса, каждые два года я учился во вторую смену. Если в первую, вставали в полседьмого, спускались во двор. Минут тридцать я наматывал круги по хоккейной коробке. Зимой – утопая в сугробах. Потом заходили в подъезд. На свой восьмой этаж я бежал наперегонки с лифтом. Опередить его было нетрудно – лифт древний, медленный. Позже заменили на более современный, но быстрее он не стал.

Гораздо сложнее было другое упражнение, которое придумал отец, – прыжки по лестнице. Пролет – 10 ступенек. Надо преодолеть за два прыжка: с места, не хватаясь за перила. Я и сейчас-то вряд ли так прыгну. А тогда, на фоне усталости, было очень тяжело. Хорошо хоть отец ограничивался несколькими этажами. До восьмого я бы точно не дотянул.

В доме до сих пор та же лестница. Приезжаю в Барнаул навестить маму, хожу по этим ступенькам и с закрытыми глазами могу определить, где скошенные грани, где ровные, острые…

Нагрузив меня с утра пораньше, отец мчался на работу, а я – на урок. Днем на автобусе с двумя пересадками ехал в динамовскую школу. Она находилась в центре, а наш район Сулима – на окраине. Сейчас с трудом представляю, как в семь лет ребенка отпускали одного через полгорода. В 80-е это считалось в порядке вещей. Вечером возвращался с тренировки – и вновь занимался с отцом во дворе.

Если была вторая смена, отец поступал хитро. Приезжал утром на завод, отмечался. Потом договаривался с дружком. Они земляки, родом из села Шелаболиха, что в 90 километрах от Барнаула. Много лет отработали в одном цехе. Отец таскал ему то банки с огурцами и помидорами, которые закатывала мама, то мешок картошки с огорода, то еще что-нибудь. Взамен была возможность отлучиться на несколько часов домой, чтоб провести со мной тренировку. Друг прикрывал.

Через проходную незаметно не проскочишь, поэтому отец перелезал через забор. Так же возвращался и работал до вечера. Как-то рассказывал – сиганул обратно с разбега, и вдруг увидел, что летит на стаю собак, которых прикармливали на территории завода. Им как раз кинули еду. Опустился возле них. От неожиданности собаки перепугались не меньше, чем отец. Цапнуть не успели – он быстро скрылся в цехе.

Честно, отцовских вылазок ждал с содроганием. В панельном доме было прекрасно слышно, как поднимается лифт. Я лежал в полудреме и думал с мольбой – только бы не на восьмой! Если доходил до нашего этажа и двери лифта с шумом распахивались, оставалась крошечная надежда, что это кто-то из соседей. Дальше в замке поворачивался ключ. Звук – как топором по сердцу. Понимал – пора!

Отец заглядывал в комнату, брал сетку мячей:

– Подъем! Завтракать – и на тренировку!

На голодный желудок никогда не гнал. Я шел на кухню, видел записку мамы: «Алеша, суп в холодильнике. Картошка с мясом на плите. Винегрет на столе».

Вообще-то сегодня любой спортсмен знает – есть нужно за несколько часов до тренировки. Я же начинал пробежку, когда еда еще стояла в горле. Первые минут пятнадцать колол бок. Я плакал. Отец, поворчав, давал паузу.

В то время меня часто душили слезы. Одно дело – играть в футбол в свое удовольствие. Совсем другое – когда ты с первого класса поставлен в жесткие рамки. Изо дня в день под присмотром отца выполняешь специальные упражнения. Рутина угнетала больше, чем любой кросс по сугробам.

Плюс в такие минуты отец становился диктатором. Он не просил, не требовал – заставлял! Иногда пинок под зад и – побежал! Вот и вся мотивация. Наверное, поэтому с детства я воспринимал его в первую очередь как тренера, а не как отца. Крен в наших отношениях сохранялся очень долго. Не уверен, что для ребенка это хорошо.

В отличие от брата, мне еще повезло. Он-то – старше, отец сильнее его гонял, экспериментировал на нем. Не знаю, как реагировал Женя, плакал или нет, мы ни разу об этом не говорили. Все отмечали, что ко мне отец относился помягче. Что не спасало от слез и обид. Думал: «Как же можно так относиться к родному сыну?!»

Я очень благодарен отцу за то, что дал мне дорогу в жизнь. Но заплатил за это высокую цену – родительским теплом.

Футбольного образования у него не было, работал с нами не по науке, а по наитию. Брал энтузиазмом, страстью, напором. Его заслуга не в том, что научил мяч останавливать или дриблингу. Для этого существует ДЮСШ.