Мария Кротова - Бавыкинский дневник. Воспоминания двадцатого века

Эту бумагу – документ о сдаче госэкзаменов – я возила в сумочке, когда ехала в эшелоне в Сибирь. В конце ноября, когда моя одиссея подходила к концу, я купила на новосибирском вокзале полкило соленых грибов, чёрных, скользких шляпок. За неимением другой тары, грибы я завернула в этот документ, благо бумага была большая, глянцевая, плотная. А потом её, размокшую, выбросила. Впоследствии это обошлось мне в три года учёбы в в Заочном пединституте. Без этого у меня считалось незаконченное высшее образование. Это сказывалось на зарплате, а потом снизило бы и пенсию.

Вечер. День прошел бледненько, серенько.

Что такое – ехать в эшелоне?

В институте нам всем предложили ехать в Министерство просвещения распределяться на работу. Мне было всё равно. Я получила направление в Хабаровский край, но туда меня не пустили бы, так как у меня не было пропуска. Мой папа, который очень боялся, что немцы возьмут Москву и старался спасти хотя бы меня (сам он был начальником госпиталя), достал мне место в эшелон, который уходил на восток.

16-го октября 1941 года. Страшный день. В учреждениях жгли документы, по улицам летали чёрные хлопья бумаги. Метро закрыли (на некоторых станциях прятали что-то государственной важности). Бомбили каждый день. Ночью отец отвёз меня на машине на Курский вокзал. Три часа мы сидели с ним прямо на площади, ожидая посадки в эшелон. В ночном небе наши самолёты сражались с немецкими бомбардировщиками. Потом по немецким самолётам били наши зенитки. Пули были трассирующие, как будто небо прошивалось красными, зелёными, жёлтыми нитками. Прожектора скрещивались, и в их скрещении были виден серебристый крестик немецкого самолёта. Три самолёта сбили. Я это видела сама. От «крестика» шёл чёрный дым, самолёт падал где-то далеко. Я очень боялась.

Потом пошли к эшелону, попрощались – и я осталась в вагоне, а папа ушёл. Тогда я не понимала, каково было ему одному остаться в Москве: моя мама с пятнадцатилетним братом Борисом уехала со школьным интернатом в город Маркс, сестра Дея с мужем Петей и двухлетней Галкой тоже уехала ещё раньше.

И вот я еду в вагоне. Эшелон составлен из дачных вагонов, их тащит паровоз. Нас в вагоне более 60 человек. Места сидячие. Здесь я жила около полутора месяцев. Спать было негде. Те, кто ехал семьёй, спали по двое на лавке, а я сначала спала сидя, потом договорились с другими молодыми одиночками и спали по очереди – по три часа.

Всё время хотелось спать и всё время хотелось есть. Запасов еды у меня с собой не было. Нам полагалось по 400 граммов хлеба в день, но это бывало редко. Иногда поезд останавливался в чистом поле, где получить хлеб было нельзя. Чаще выдавали по 4 больших «армейских» сухаря. Не было у меня и чайника. Кипяток мне из жалости давали, но редко. Я очень голодала.

Холодно было очень. Потом выпал снег. Снег был и в вагоне. Мы сложились и купили «буржуйку» – круглую железную печку. Топили углём. Около печки было тепло. Уголь мы воровали с платформ соседних поездов. Это было страшно. Надо было залезть на платформу (на станции) и набрать ведро угля, потом под вагонами пробираться к своему эшелону – ночью, конечно. Каждый раз рисковали: а вдруг состав, под которым пролезаешь, тронется?

Один раз ночью эшелон остановился на какой-то станции. Буфет был открыт и работал без карточек! Я съела миску щей со свининой – после двух недель голода. В результате я заболела и не умерла, думаю, только по молодости лет. Три дня лежала без памяти. Нашлись добрые люди. Уложили меня, да ещё стирали моё одеяло, на котором я спала, так как у меня был страшный колит. С высокой температурой я бредила, и все были уверены, что я умру. Когда я встала, то по списку для всех детей выдавали овсяную кашу. Меня вписали как ребёнка, и дали блюдце каши. Раньше я её не любила и называла «сопливая каша», но это съела с блаженством и до сих пор люблю.

Самое ужасное в эшелоне. Во-первых, замёрз туалет. Туалет забили гвоздями. Поезд шёл без остановок сутками. Чтобы «сходить в туалет», высовывались в двери, а тебя двое держали за руки.

И ещё страшное – вши. Умываться не было возможности, а помылись мы в бане один раз – в Вятке. Баня была по-чёрному, мыла маленький кусочек, мочалки не было. Волосы не промылись, слиплись. Завшивели все. Всё тело чесалось. Бельевые вши светлые, крупные. Мы их вытряхивали на буржуйку. Пахло жареным. Когда вышли из эшелона, нас направили в санпропускник. Все вещи прожарили. А волосы я сзади забрала в горсть и отстригла ножницами вместе с живностью.