Антонина Каримова - Жила-была девочка

Первой потерей была кошка Мурка, закушенная собакой. Умирать Мурка уползла под клетку поленницы дров и там околела. Отец ее вытащил и захоронил за речкой без ведома нас, детей.

Второй потерей был Джек, собачонка-болонка, которую принес откуда-то отец. Джек подрос и свободно разгуливал по селу. Но однажды увязался за собаками в соседнюю деревню за 4 километра, где его загрызли чужие собаки.

Но самая большая трагедия произошла зимой. Идя из школы, уже издалека вижу непонятные хлопоты людей в огороде: какой-то чужой мужчина, а рядом отец с матерью. На снегу огромное распластанное тело, кровь, ведра, тазы. На изгороди – шкура нашей коровы Белухи. Бегу в слезах к Капе, залезаю у них на печку, реву, не хочу идти домой. Бедная Белуха, добрая старая корова, совершенно белая, с коричневым пятнышком на ухе, позволявшая детям трогать вымя и дергать за соски, старше меня на много лет – и вот ее больше нет на свете. Вспомнилось, как летом она идет с поскотины домой. Остановившись перед домом, несколько раз подаст сигнал: мол, встречайте меня, я пришла. Мама отрежет ломоть хлеба, посыпав солью, и я бегу угощать ее. Белуха захватывает длинным языком хлеб и аппетитно ест. А я, взяв прут, отгоняю с ее огромного белого туловища прилипших оводов и мух. Шкура Белухи подергивается от укусов кровососущих тварей, как будто пытаясь стряхнуть их. Мне ее ужасно жаль, не дождусь, пока мама откроет темный двор, где корова будет в безопасности от насекомых. И, пока мама доит Белуху, я глажу, сидя на ступеньках лесенки, теплую коровью морду.

Мама успокаивает:

– Корова уже старенькая, 16 телят принесла. Мы же от нее телочку Чернушку оставили. Обгулялась уже. Весной опростается, с молоком будем…

Не ем мяса. Мама берет в магазине тушенку в банках и варит суп. Только удостоверившись в этом, сажусь есть.

Тяжело примириться с утратой. Думаю: все, кого мы любим, остаются где-то рядом. Требуется время, чтобы привыкнуть к их отсутствию наяву. Мысленно они долго или навсегда остаются с нами. Моей подруге Нине после смерти кота, прожившего у нее 14 лет, первое время по ночам чудилось: умывается, ходит по комнате, тихо будит ее… Так мы устроены.

Мне двенадцать с половиной лет. После школы сидим на печке с подругой Зоей и гадаем: смогли бы мы выдержать пытки или нет, случись война. Я сознаюсь, что нет: всех партизан выдам сразу же. А вот босиком по снегу – слабо?

Как по команде, скидываем чулки, валенки и, увязая голыми ногами в снегу, совершаем по огороду два круга, не успев почувствовать холод. Снег крупный, сыпучий, покрытый сверху настом, только разогрел кожу. Покрасневшие ноги горят, как ошпаренные.

Года три назад (в сорок с гаком лет) я сиганула зимой в прорубь – ради интереса и за компанию. Ощущения – будто выскакиваешь из бани, а внутри тебя самовар, очень комфортно, приятно, щеки жаром пышут! Но регулярно обливаться холодной водой или купаться в проруби – не для меня! Хотя и вижу, что последователи Порфирия Иванова, каковой является старшая сестра, будучи на пенсии, благодаря закаливанию избавились от хворей, давлений, ожирений и замечательно выглядят; единомышленники встречаются, ведут здоровый образ жизни, никогда не плюют на землю в прямом и переносном смысле и всем желают добра и здоровья. Что сказать? Молодцы! Но считаю садизмом – бросание в прорубь младенцев! Согласилась бы закаляться по-японски, с точностью до наоборот – в горячих источниках. Скорее, ничего не стану делать впрок. Не приветствую накопительства чего бы то ни было, считаю: все лишнее – портится. И умышленное голодание – не для меня, даже тоскливо слышать об этом. И не хочу зависеть от идей. Предпочитаю свободу в поступках, желаниях. Остаюсь «вольнодумкой» и «неверующим Фомой», как называла меня мама.

Вернусь к Зое. Ей 21 января исполнилось тринадцать. В спортзале мы всем классом подбрасываем ее 13 раз и все, словно по команде, убираем руки, одинаково подумав: «И без меня опустят на пол». Зоя, естественно, лишенная поддержки, падает на пол, ударившись спиной, и не дышит несколько секунд. Стоим над ней, решив, что убили. Но она задышала и, слава Богу, все обошлось.