«Ничего в жизни не надо
очень уж хотеть».
Наша невозможная цель — проследить эволюцию отношения Иосифа Бродского к языку, к осознанию этого понятия и выписать из тех интервью, что мы имеем, некую историю погружения, как бы обратный процесс — от самых дальних кругов по воде до плеска упавшего в нее камня. И в этом плане нельзя не согласиться с ним: «Ничего в жизни не надо очень уж хотеть». Особенно зная, по какому поводу он это сказал: «…в моем отношении к Пастернаку множество нюансов. Ахматова, например, говорила, что он очень хотел получить эту премию. Знаешь, я думаю, ничего в жизни не надо очень уж хотеть. Борис Леонидович был весьма странным существом. Могу вообразить, в сколь сложную попал он ситуацию. Все страшно запуталось, в основном по причинам личного характера. Я думаю, с ним произошло что-то очень грустное».
«Мы говорим
с разных концов жизни».
Поэтому мы создаем эту работу, с одной стороны, веря в величие замысла, а с другой, зная, что совершенство недостижимо и всегда можно сделать лучше, да и вообще, все равно нас в чем-нибудь обвинят, как бы хорошо и по-честному мы это ни сделали. Поэтому, начиная вслед за Бродским свое движение, мы будем стараться сделать это более-менее честно, трезво, по-простому осознавая, что «мы говорим с разных концов жизни» — и не только с Бродским, но и с каждым человеком, кто нас окружает: «…я привык думать, что между мной и моими студентами существует какая-то связь на основе возраста, но в феврале я вошел в класс, увидел их лица, ужасно молодые, и понял, что теперь это настоящее преподавание. Мы говорим с разныхконцовжизни. У меня такое чувство, что до тридцати трех — тридцати четырех лет я помнил свою жизнь до мельчайших подробностей. Я мог вспомнить, на какой стороне раскрытой книги прочел то или иное предложение. А теперь я редко помню, что происходило утром. Это странно, но, с другой стороны, вне зависимости от того, что со мной происходит, это правда».
«Чувство перспективы
есть мать иронии.
Или — чувство трезвости».
То есть вне зависимости от того, что будет происходить с вами в то время, как вы будете читать эту книгу, в то время, пока она будет стоять у вас на полке, в ожидании любознательных детских пальцев, мы здесь и сейчас будем стараться относиться трезво к нашей идее, или, внимая следующей цитате, без ложного пафоса: «Чувство перспективы есть мать иронии. Или — чувство трезвости».
Комментарием же к данным словам будет диалог, случившийся ранее:
Анн-Мари Брамм: Однажды на занятии вы сказали, что к иронии прибегают из трусости. Необходимо смотреть на вещи прямо. Не могли бы вы пояснить?
Иосиф Бродский: Это верно. Ирония — вещь обманчивая. Когда с насмешкой или иронией говоришь о ситуации, в которой находишься, то кажется, что не поддаешься обстоятельствам. Но это не так. Ирония не дает уйти от проблемы или подняться над ней. Она продолжает удерживать нас в тех же рамках. Хоть и отпускаешь шутки по поводу чего-либо отвратительного, все равно продолжаешь оставаться его пленником. И это одно из опасных заблуждений. Это не означает преодоления. Невозможно преодолеть что-либо с помощью иронии. Если действительно хочешь преодолеть что-нибудь, нужен другой способ. Если видишь проблему, надо с ней бороться. Одной лишь иронией никогда не победишь. Ирония — порождение психологического уровня сознания. Есть разные уровни: биологический, политический, философский, религиозный, трансцендентный. Жизнь — трагическая штука, так что иронии тут недостаточно.
Анн-Мари Брамм: Вы считаете, что надо прямо смотреть на вещи. Возможно, поэтому вам нравится сюжетно-повествовательная поэзия?
Иосиф Бродский: Да, верно. Разумеется, можно прибегнуть к иронии. Но нельзя руководствоваться ею в общем подходе. Повествовательная поэзия дает представление о масштабе вещей. Она гораздо ближе к жизни, чем короткое лирическое стихотворение. Хорошая поэзия имитирует жизнь. Надо привыкнуть читать сюжетную поэзию, пусть это и не прекрасный маленький шедевр, который можно прочесть быстро и легко. Чтение поэзии — это борьба, как и все в жизни.
Как вы, наверно, уже успели заметить, приводимые цитаты и комментарии не выстраиваются в хронологическом порядке. В первую очередь это обусловлено стремлением авторов представить философию Бродского не линейно, а цельно, объемно, а это можно сделать только по принципу глобуса — раскрутить и остановить в произвольной точке. И так до тех пор, пока вся карта не будет изучена. Об этом же говорит сам Бродский в интервью «Гений в изгнании» Энн Лотербах в журнале «Vogue», февраль 1988 года: «В некотором смысле, поэтическая книга — это противоречие в терминах. Потому что в голове поэта ее не существует. Она существует в голове читателя. Это всегда работа в развитии, отбор. Я когда-то объяснял студентам, что поэт в чем-то Геракл. И стихи его подвиги. Невозможно понять, что такое Геракл, по одному подвигу, двум или трем. Ведь Геракл — это все двенадцать!» Или в интервью «Я без ума от английского языка» Тому Витале, журнал «Ontario Review», № 23, осень — зима 1985–1986 годов: «Тем не менее когда вам нравится кто-то, то он вам весь нравится просто потому, что каждый поэт помимо всего, по сути, это миф. И поэт, когда он пишет стихи, просто совершает подвиги, как Геракл с его двенадцатью подвигами. Важна цельность».
Читать дальше