Александр Адашев - 15 лет на зоне. Записки убийцы поневоле

Иногда даже было весело. Так как я шел по расстрельной статье, по СИЗО первое время я передвигался не так как большинство содержащихся там людей, а в одиночку, в сопровождении двух контролеров. Один из них при выходе из камеры надевал на меня наручники и шел впереди меня, а второй сзади. С собакой. Как я потом шутил, я сам себя боялся. Такой с виду был опасный.

Таким образом меня доводили до следственных кабинетов, тоже специально сделанных для особо опасных, с клеткой внутри. Заводили в эту клетку, закрывали на висячий замок и только тогда отстегивали наручники.

Иногда поговорить и что-нибудь написать приходили следователи, не особенно часто. В деле было в основном все понятно. Иногда приходил адвокат с письмом и передачей от жены. Я прямо там на месте выпивал то, что он приносил, заедал апельсиновой кожурой. Для того, чтобы не было запаха алкоголя. Читал записку, забирал передачу, после чего меня уводили обратно в камеру. Процесс повторялся в реверсном режиме. Наручники, открывался висячий замок. И так как сумку я свою с передачей нести не мог никак (наручники за спиной мешали), картина была такая: впереди идет контролер с собакой, потом я, модный парень в костюме от Воронина, а уже замыкает процессию второй контролер, несущий сумку с моей передачей. Прошу заметить при этом, что передача такая была совсем не положена, не говоря уже про водку. А адвокат мой решал с ними этот вопрос, да еще и договаривался о том, что контролер поработает носильщиком.

Такое получалось далеко не у всех адвокатов.

Сейчас во многом стало проще. Переписываться теперь не очень надо. В каждой камере есть кто-то с мобильным телефоном. Они запрещены, но имеются. Это дополнительный доход для контролеров. Принести мобилку стоит денег. Не изымать при обыске тоже. Да и в Киевском СИЗО администрация не видит в них ничего особенно плохого. Благодаря тому, что проблемы следственных органов Департамент Исполнения наказаний не интересуют, сейчас это разные организации. А в случае, если какой-то сиделец с мобилкой создает сложности для СИЗО, в любой момент можно её изъять. И уж тогда, конечно, телефона этот человек уже не увидит.

Аналогично и с алкоголем. И, по слухам, даже с наркотиками. Хотя, конечно, насчет последнего, думаю, простота преувеличивается. Все-таки, за них могут того прапорщика-контролера не только выгнать с работы, но и посадить. Мало кто станет рисковать, даже за деньги.

Однако, я немного отвлекся от темы.

Второй адвокат у меня появился тогда, когда на первого закончились деньги. Александр Григорьевич при всех своих плюсах имел очень большой минус. Который, впрочем, был тесно взаимосвязан с плюсами. Уж очень он был дорогой. Когда у жены наличные средства иссякли, он предложил такой вариант. Упомянутую BMW в качестве расчета за мою защиту аж до момента освобождения. Когда бы оно ни произошло.

Жена такого варианта не оценила. Решила, что если её (машину) продать, то денег хватит и на адвоката, и на жизнь. Может и хватило бы. Но была одна проблема. На имущество был наложен арест, в том числе и на движимое. Органы автомобиль не изъяли. Потому что не нашли. Но по документам, как честный, продать его было нельзя.. Хоть и оформлен он был на нее. Попросила Лена помочь в реализации своего знакомого бандита. Из группировки, с которой я был в хороших отношениях. И осталась она без машины и без денег.

А Александр Григорьевич знал, что хоть сразу и нельзя было эту BMW реализовать, арест на нее снимут. Она ведь мне официально не принадлежала. Что впоследствии и произошло. Но, жена решила по-своему, и адвоката пришлось искать нового и не такого дорогого. И еще: бандитов если я до тех пор не любил, после этого у меня на них вообще аллергия началась. В тюрьме и в колонии это мне жизнь, конечно же, не облегчило. Там они были в любом количестве и везде. В каждой « хате » (камере) в СИЗО и на каждом отряде в лагере.

Но, о моих отношениях с « блатными » речь пойдет дальше, а пока вернемся к адвокатам. Где-то на втором году следствия появился у меня второй защитник. Я не запомнил его имени-отчества. Так как видел я его не часто. Он бывал на следственных действиях, но ничего там почти не делал. С одной стороны, ему уже и не надо ничего было делать, но с другой стороны, следствие шло долго, и можно было бы добавить еще каких-то материалов в мою пользу. Про дополнительные передачи пришлось забыть.

Когда подошло время знакомиться с материалами дела, (выражаясь на понятном и юристам, и тем, кто у них в «работе», языке, закрывать дело или выполнять 218 статью), я начал волноваться. Ведь адвокат, который ничего не делает, ничего не говорит и не пишет, вряд ли сможет представить меня на суде так, чтобы можно было рассчитывать на хоть какой-то терпимый результат. С момента ареста прошло полтора года. Я уже спустился с небес на землю, снял розовые очки и вполне трезво смотрел на вещи. Тем более, что у меня была возможность наслушаться совсем не оптимистичных рассказов о приговорах наших судов. Особенно тех судов, которые вели подрасстрельные дела.