Борис Сударов - Годы жизни. В гуще двадцатого века

С первого сентября, как в доброе мирное время, начались занятия в школе. У меня не было ни учебников, ни тетрадей. За помощью я обращался к местным ребятам.

Домашние задания мы обычно готовили вместе с Олегом Хованским, жившим по соседству. О нем у меня остались самые приятные воспоминания.

Я окончил седьмой класс с отличными оценками. Только по Конституции в аттестате стояло «хорошо». Этот предмет преподавала у нас пожилая еврейка, эвакуированная с Украины. Вид у нее был, прямо скажем, незавидный, неряшливый. Ребята подшучивали над ней, дисциплина на ее уроках оставляла желать лучшего. И в конце учебного года она отыгралась на нас. Отличные оценки поставила только двум девчонкам-тихоням.

Как-то в очереди за бесплатной баландой, которую порой выдавали эвакуированным в местной столовой, папа оказался рядом с ней и спросил про меня.

– Это ваш сын? – удивилась она. – Вот не знала.

Если бы знала, подумал я сейчас, наверное, поставила бы мне отличную оценку.

В начале 1942 года по комсомольской мобилизации Ева уехала в Новотроицк на строительство металлургического комбината. Мы остались втроем.

Как-то по радио я услышал о наборе ребят, окончивших семь классов, в специальную артиллерийскую школу. Посоветовавшись с папой, я решил поступать в эту школу.

Из Буланова в Чкалов ходили грузовые машины, водители которых за определенную плату брали пассажиров. И вот жарким июльским днем мы стояли с папой на остановке. Не без волнения, как я позже понял, папа провожал меня в дорогу.

В узелке у меня было немного хлеба и чекушка водки, чтобы при надобности задобрить водителя. Горячительные напитки тогда высоко ценились. В свободной продаже их не было. Уж не знаю, как эта чекушка оказалась у папы.

До Чкалова было довольно далеко. Мы выехали в полдень, а в город въезжали поздним вечером, было уже темно. Пассажиры постепенно отпочковывались, где кому удобно было.

– А тебе, парень, куда надо? – спросил меня шофер, когда кроме меня в кузове никого не осталось.

Я назвал адрес женщины, который дала мне хозяйка дома в Буланове.

– О, это где-то на другом конце города, – сказал шофер. – Поедем-ка, друг, ко мне. Переночуешь, а утром уж пойдешь к своим знакомым.

Другого выхода у меня не было. Искать ночью в темноте, в незнакомом городе нужную мне улицу я не рискнул. И принял предложение водителя.

Жена шофера, полная, грудастая женщина сочувственно отнеслась к нежданному позднему гостю, пригласила к столу. Вкус поданной ею на огромной сковороде картошки, жареной на сале, я еще долго потом ощущал во рту. Такого сочувствия со стороны незнакомых мне людей в трудные военные годы сейчас не припомню.

Утром я сразу направился по указанному в объявлении адресу, где располагалась приемная комиссия спецшколы. Зачисление в это полувоенное учебное заведение прошло быстро, без осложнений. Осмотрела меня врач, симпатичная женщина, потом по математике что-то спросили; попросили сформулировать теорему Архимеда «на погруженное в жидкость тело»…

Сказали, что школа будет располагаться в селе Илек, на берегу Урала, отъезд туда ориентировочно назначен на начало августа, точнее мне заранее будет сообщено.

Делать мне в Чкалове больше нечего было, и я решил возвращаться. Выйдя на шоссе, стал голосовать. Попутная машина подобрала меня лишь во второй половине дня, и в Буланово я приехал на следующий день рано утром. Все еще спали. Не спалось только папе.

Я заметил его издалека, подходя к дому. Он сидел на скамейке и курил махорку, которой его изредка угощал хозяин. Подойдя ближе, я увидел в его глазах слезы: он тревожился за меня, две ночи не спал и вот сейчас расслабился.

Заканчивался июль, а из Чкалова никаких вестей не приходило.

В начале августа из Новотроицка приехала Ева. Она решила всех нас забрать к себе. Правление колхоза и особенно хозяева дома, которые нас приютили, были этим очень довольны. Для проезда до Чкалова нам любезно предоставили транспорт в одну лошадиную силу.

И вот погожим августовским днем, погрузив на телегу свои нехитрые пожитки, мы отправились в путь. Молодая лошадка безропотно тянула нагруженную телегу. Во второй половине дня мы остановились на обочине дороги, чтобы перекусить и дать отдохнуть коню. Мама оставалась сидеть на возу.

Вдруг лошадь, испугавшись проезжавшей машины, понеслась по дороге. Мы с папой бросились за ней. Она остановилась только тогда, когда телега перевернулась, и вещи вместе с мамой полетели на землю.