Борис Сударов - Годы жизни. В гуще двадцатого века

Окровавленный, он спасся от худшего только в ручье, куда ему пришлось ступить в чем был, – в одежде, в обуви. Там его уже никто не стал преследовать.

В начале августа вся школа была уже в сборе. Начались общелагерные режимные дни: подъем, физзарядка, утреннее построение.

Помню, на одном из построений всего многотысячного лагеря на плацу был зачитан приказ Наркома обороны о каком-то дезертире.

И перед строем, под барабанным боем, три автоматчика – один спереди, двое сзади – провели этого несчастного, – в нижнем белье, без обуви.

Эта жуткая картина навсегда осталась в памяти.

Из Тоцка в конце августа в Илек мы уже не вернулись.

Новый учебный год нам предстояло начать в Бузулуке, где в наше распоряжение было предоставлено добротное двухэтажное кирпичное здание со всеми удобствами для жилья и учебы. Хотя в жилых помещениях и там были все те же двухэтажные нары. Но после Илека это казалось не столь уж важным.

Помимо учебных классов, в доме был большой зал, где устраивались всякого рода мероприятия: вечера отдыха, встречи с интересными людьми, даже изредка танцевальные вечера.

На один из таких вечером я как-то пригласил симпатичную девочку, работавшую на телеграфе. Но она, к сожалению, жила далеко за городом, провожать ее пришлось поздно вечером по снежным сугробам, и больше на вечера я ее не стал приглашать. А жаль, славная была девчонка.

На одной из творческих встреч у нас выступал молодой лейтенант – политработник из соседней воинской части. Он прочитал только опубликованное стихотворение К. Симонова «Женщине из города Вичуга». Симонов в ту пору был военным корреспондентом «Красной звезды» и постоянно находился на фронте. Корреспонденции его всегда с интересом читали в тылу, порой это были стихи. Его стихотворение «Жди меня», посвященное Серовой, знала вся страна. Даже Сталин как-то упоминал о нем, – правда иронически.

И вот однажды офицеры полка, в котором Симонов в ту пору находился, показали ему письмо женщины из города Вичуга. Она писала, что вышла замуж, и чтобы друг ее больше не ждал…

Офицер, которому было адресовано письмо, к тому времени был убит. Его товарищи попросили Симонова, чтобы он ответил этой женщине. И он ответил ей этим стихотворением.

Мне оно понравилось, тронуло меня своей искренностью, правдивостью. И я на следующий день пошел в библиотеку, переписал из газеты его в блокнот и выучил. Потом, много позже, уже в Германии, читал это стихотворение на таком же вечере в нашей бригаде. Но это будет спустя пять лет.

А тогда, в сорок третьем году, мы учились и, как в Илеке, занимались хозяйственными делами. Той же заготовкой дров, разгрузкой вагонов на железнодорожной станции.

Помню, нам довелось как-то разгружать на станции вагоны с мукой, мешки тяжелые – килограммов по сто.

Курдюковцы и тут отличились. Они решили, что какая-нибудь сердобольная старушка сможет из муки испечь для них что-нибудь.

Но как вынести ее? Через контрольный пункт охрана ведь не пропустит. Выход нашелся. Курдюкин и его дружки сняли носки, натолкали в них муку, перевязали и перебросили через забор. Потом, выйдя за ворота, подобрали свою добычу.

Что и говорить, голодновато было. Не все справлялись с этим.

Как-то мы со Славиком, нашим «художником», решили пройтись по городу. Оказавшись у рынка, почему-то зашли туда, хотя денег у нас не было. «Не купить, так хотя бы прицениться».

Была ранняя осень, на прилавках полно фруктов, овощей. Какая-то старушка угостила нас морковкой. Мы вышли за территорию рынка, присели на скамейку у ближайшего дома и, почистив кое-как морковку, стали ее грызть.

Вдруг вижу – из калитки выходит мужчина. Я узнал его. Это был отец Евы Кудравицкой, подруги нашей Евы. Сразу не решался его окликнуть, боялся ошибиться: он уже отошел метров на двадцать, когда я все же несмело крикнул: товарищ Кудравицкий!

Мужчина повернулся, мы пошли друг другу навстречу. Кудравицкий меня, конечно, не мог узнать, и я представился, как брат Евы Сударовой.

Он взял меня за руку, и мы вернулись в дом.

– Принимай гостя, – сказал он Еве с порога и ушел.

Ева угостила меня стаканом молока с белым хлебом, чего я давно не видел. Стала расспрашивать обо всех наших…

Второй раз мы встретились с ней уже после войны.

Она жила с мужем – Героем Советского Союза в Подмосковной Малаховке.

Муж ее рано умер. Ева похоронила его там же, у себя в саду. Не представляю, как ей разрешили это сделать. Видимо, звание Героя сыграло свою роль…