Яна Колесинская: Звук натянутой струны. Артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок на сцене и за кулисами

Женя невозмутимо ползал по полу. Вдруг он поднял голову от игрушек и заявил о своем открытии: «Папа – вок!». Застыл у телевизора. Не шелохнулся на протяжении всего зрелища. Теперь уже родители смотрели не на экран, а на него. В общем, с ребенком стало всё понятно.

Совсем скоро, в почтенном возрасте пяти лет, Лемешонок Третий впервые вышел на сцену. Вместе с дедом играл в спектакле «Виноватые» по Арбузову. Роль была эпизодическая, но возвышенная – главный герой в детстве. Женя взлетал туда-сюда на качелях, читая при этом стихи Тютчева. Стихи выучились легко, на сцену бежалось вприпрыжку. Вот вам и готовый артист, умилялись родители. Они еще не знали, что эта роль останется единственной, потому что Судьбой уготовано выходить на сцену только на поклоне, да и то лишь в премьерном спектакле. Зато он будет присутствовать в каждой своей постановке весомо и зримо, с начала и до финала.

«Женина мама своим генетическим вкладом спасла его от похожести на меня. Жизнелюб, он защищен от жизни позитивом, который смягчает удары, попадающие в меня напрямую», – констатирует отец.

И характером, и внешне Женя вышел в мать. Но с годами окружающие всё чаще стали замечать, что Женя – вылитый отец. Будто бы он один-в-один скопировал с оригинала и походку, и мимику, и жесты. А главное, отцовская наследственность пригвоздила его к театру. Не пройдя на актерский факультет, Женя решил, что всё, что ни делается, к лучшему, – и выбрал профессию художника-сценографа.

В общем, привязанности-женщины-друзья приходят и уходят, а сын остается.

С самого училища он мечтал о двух заветных ролях мирового репертуара. Одна роль – удачливого самозванца, другая – рефлексирующего принца. Сыграть их – дело чести, иначе жизнь прожита зря. Но в «Красном факеле» ловить было нечего.

С авангардным «Вороном» соседствовали проходные поделки, и надо было сильно покривить душой, чтобы увидеть в них хоть какую-то правду. В школьные годы Лем, сопротивляясь советской пропаганде, пересел на камчатку и стал двоечником. Для театра подобный способ протеста не годился.

Он, уже вкусивший успех и выдержавший разгром, был охвачен тайным стремлением быть первым, а материал не давал на то оснований и возможностей. Существовала опасность принять весь этот бред всерьез, чтобы избавить себя от дискомфорта, уверовать в навязываемые идеалы, считать себя патриотом Родины. Но не мог он себе позволить такой роскоши. Стойкое чувство ответственности перед работой вытеснялось вынужденным пофигизмом, ставшим самозащитой от компромиссов с совестью, от разрушения души идеологическим пафосом.

Семен Иоаниди поставил не только авангардное «Гнездо глухаря», а еще и пропагандистского «Тринадцатого председателя». Это была дань методу социалистического реализма, против которого не попрешь. Весь СССР бросился ставить эту пьесу, и дружно забыл о ней через год-другой. Также повсеместно ставили Михаила Шатрова, «Красный факел» не исключение. Играя в пролетарском спектакле «Синие кони на красной траве», Лем был не в состоянии запомнить текст комсомольской клятвы: «Моя идеологическая платформа была такова, что не позволяла присвоить этот противоестественный для меня текст». Он стоял на сцене в гимнастерке, пилотке, с гордым видом, а помреж, скрываясь за ближайшей кулисой, подсказывал слова. Они в одно ухо влетали, а в другое, соответственно, вылетали. «Володя, мусор у тебя в голове», – журил глубокоуважаемый Альберт Дорожко, игравший Ленина, по совместительству директор «Красного факела». Альберт Иваныч наставлял и Аблея: «Миша, ты как-то разболтанно себя ведешь на сцене, какой-то ты весь расхлябанный, а ведь перед тобой вождь партии!».

Несмотря на вынужденную дань соцреализму, Семен Иоаниди был отправлен партократами на пенсию. После его ухода в «Красном факеле» началась натуральная свистопляска режиссеров. Первым главрежем из череды пришельцев-временщиков был Виталий Черменев. В официальной истории «Красного факела» о его периоде сказано: «Возникали такие ложно-пафосные постановки, как „Правда памяти“ или „Не был, не состоял, не участвовал“. Немалую дань в эти годы театр отдал и развлекательным „Притворщикам“ и „Жизнерадостным ребятам“, а вот к русской классике обращался реже, чем хотелось бы, порой по два-три года не осуществляя новых постановок».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».