Яна Колесинская: Звук натянутой струны. Артист театра «Красный факел» Владимир Лемешонок на сцене и за кулисами

Все свои силы, кои отпущены природой, Владимир Лемешонок отдаст провинциальной сцене. Он будет ценить сложные роли выше успешных и затыкать уши при звуке медных труб. Никакие призы и звания не поколеблют его беспощадной самооценки, и трескучее слово «успех» будет казаться хотя и приятным, но пустым. Штучное качество. Практически невозможное.

В репетиционном зале театра «Красный факел», 2017 г. Фото автора.

После окончания НТУ Ольга Розенгольц выбрала в мужья завмуза «Красного факела» Лёву Богуславского и отправилась с ним на ПМЖ в Израиль. Людмила Лосякова распределилась в Абаканскую драму, где работает до сих пор. Анатолия Узденского отхватил Томский драматический театр, откуда он вскоре перебрался в новосибирский «Старый дом». Михаила Аблеева отправили в «Старый дом», а после армии взяли на работу в «Красный факел». Лем на целых восемь месяцев обосновался в новосибирском ТЮЗе.

Это был период расцвета Новосибирского театра юного зрителя. Главрежем в те годы был Лев Белов, который искренне любил искусство, театр, актеров, зрителей. В этих стенах жилось весело и легко. ТЮЗ, прежде чем стать «Глобусом», до своего переезда в огромное, специально для него построенное здание в виде парусника, располагался в самом центре города, в уютном и компактном Доме Ленина. Все были друг у друга на виду, и здесь было легче дружить, чем враждовать.

Давний инцидент с подметными письмами не вспоминали – ни тот, кто из него самоустранился, ни тот, кто его затеял. Они быстро стали добрыми приятелями и многократно чокались за искусство. Цвет труппы сбрасываться по рублю начинал с утра. Брали в основном портвейн плюс пиво, за алкоголь не считавшееся, ограниченность выбора и денег обостряла кураж. Набивались в гримерку человек по двадцать, развешивали топоры, к вечернему спектаклю успевали протрезветь, но не всегда. Зарок не пить перед выходом на сцену был впереди.

Лем был занят в двух спектаклях для школьников, и вот режиссер Виктор Орлов предложил ему главную роль в музыкальной сказке «Емелино счастье». Володь, сказал он, ты так здорово пел в «Живом портрете», давай-ка ты у нас исполнишь главную партию. Лем аж поперхнулся. Смеетесь, что ли: нет ни слуха, ни голоса. И главная роль досталась Игорю Белозёрову. У него есть слух и голос, и он этого не скрывает. А Лем играл его брата-дуралея. Слов не так много, зато было где подурачиться.

Едва Лем начал входить во вкус, только-только привык ходить каждый день на работу, как лафа закончилась. Пришла пора отдавать долг Родине. Повестка свалилась как снег на голову, и прямиком из сказки новобранца призвали в совершенно другой жанр. Он сгодился как чтец в литературно-драматических композициях ансамбля песни и пляски Сибирского краснознаменного округа.

Трудно жить в этой стране, если не умеешь приспосабливаться. По натуре своей не боец и не борец, он не планировал месить сапогами грязь. Но и откосить от армии было не в его характере. Надо так надо. Жаль, нет боксерской подготовки. Да и не могло быть: в своей жизни он ни разу никого не ударил, потому что тогда это был бы уже не он. Мать, провожая на вокзал, давала патриотические напутствия, он острил да посмеивался.

Сначала было самое пекло – учебка, затем пехота. Автоматический прием в комсомол, мол, перемол, валидол. Омерзительный период прозябания и выживания. Школа жизни, ну. Унизительная, постыдная, делающая из солдата ничтожество. Заставляющая раз за разом выполнять бессмысленные действия, назначение которых – вытравливать в человеке человеческое, увеличивать степень абсурда в природе. Самый лживый лозунг из всех советских: «Армия ‒школа мужества». У офицеров своя речевка: «Есть такая профессия – Родину защищать». Родину защищали непонятно от кого, а себя защитить от дедовщины не могли. После учебки его назначили командиром отделения, но командир из него никакой. Невозможно переступить через убеждение, что никем нельзя командовать, и никогда он этому не научится. Так же, как не научится угождать и подстраиваться. За это его били втроем, пинали по ребрам. Стоя на посту, он вставлял дуло Калашникова себе в горло, держал палец на спусковом крючке. Еще миг – и всё кончится.

Он не жаловался, писал домой нейтральные письма. Но родственники времени зря не теряли – хлопотали о спасении артиста. Кажется, единственный раз применили свои связи, авторитет, положение. И пехотинца перевели в Новосибирск, в военный городок на Воинской, в песенно-плясовой ансамбль. Там случилось чудо, которого не бывает.