Гала Дали - Жизнь, придуманная ею самой

Уходя в ресторан на завтрак или обед, Сальвадор тщательно запирал каюту, иногда возвращался, поскольку ему померещилось, что ключ провернулся не до конца. А вернувшись, первым делом пересчитывал картины, и когда однажды упаковка меньшего размера оказалась позади более крупной и не была сразу замечена, с ним случилась почти истерика. Гале показалось, что Сальвадор готов заставить капитана дать команду «стоп» и повернуть корабль, чтобы посмотреть, не плавает ли его драгоценный шедевр в воде.

К счастью, Гала вовремя заметила нужную картину и показала Сальвадору. После того случая она сама тщательно пересчитывала все упаковки и расставляла их так, чтобы подобных срывов не случалось.

Уверенный в себе как художник, в повседневной жизни Сальвадор был совершенно беспомощным. Он не знал, как вызвать или поймать такси, назвать адрес, договориться о цене, заплатить, наконец. Не представлял, сколько стоит та или иная вещь, как делать покупки, как организовывать обычный быт.

А то, чего Сальвадор Дали не знал или не умел, вызывало у него почти ужас и приступы паники. Более беспомощного взрослого мужчины Гала не встречала. О Сальвадоре требовалось заботиться куда больше, чем о Сесиль. Она и заботилась.

Но самым эффектным оказалось прибытие в Нью-Йорк.

Уже после половины пути Сальвадор гулять по палубе прекратил – он готовился к прибытию.

– Какое прибытие, Сальвадор?! Нам еще плыть и плыть.

– Гала, вдруг я потом не успею собрать все картины?

Она даже рассмеяться не могла – настолько серьезным и почти отчаянным был его тон.

Пришлось терпеливо, как маленькому ребенку, объяснять, что корабль никуда не денется, пока все, абсолютно все пассажиры его не покинут.

– Но вдруг ты уйдешь, а я останусь?

– Куда я могу уйти, оставив тебя?

Убедить его посмотреть на Нью-Йорк и знаменитую Статую Свободы не удалось, Гала любовалась сама, а Дали сидел в каюте одетый и в тысячный раз пересчитывал свои шедевры.

В Нью-Йорке у прессы существовало правило: встречать прибывающие из Европы корабли, ведь там могло оказаться много подходящего для светской хроники материала. А уж светских львиц вроде Карес Кросби фотографировали непременно.

Когда репортеры сделали достаточно снимков ее роскошных алмазных браслетов, Карес вдруг посоветовала одному из знакомых репортеров посетить каюту Дали, сказав, что там великолепный материал.

Репортер последовал совету, но тут же вернулся, сообщив, что этот странный материал не знает ни слова по-английски и говорит на дикой смеси непонятных языков.

Репортер был прав, от волнения Сальвадор переходил на смесь испанского с каталонским, и никакая сила не могла заставить его изъясняться хотя бы по-французски. Вернувшаяся в каюту Гала застала мужа в состоянии паники.

– Ты ушла, а тут приходил какой-то тип и что-то требовал от меня на чертовом английском!

Гала не успела успокоить супруга – репортер появился снова, на сей раз в сопровождении госпожи Кросби, которая взялась переводить.

Услышав, что это представители прессы, от которой зависит его успех или неуспех, Сальвадор сменил гнев и отчаяние на милость и принялся демонстрировать картины, разрывая так заботливо накрученные упаковки и разматывая нитки и бечевки.

Самый большой интерес вызвал «Портрет моей жены», тот самый, с бараньими котлетами на плече. На следующее утро ведущие утренние издания подробно пересказывали новость о приезде странного художника и говорили о нарисованных котлетах на плече его нарисованной супруги. Эксцентричность сюрреалиста Дали пришлась Нью-Йорку по душе.

После первой же выставки двенадцать картин Дали остались в Америке – они были куплены за очень приличные деньги – пять тысяч долларов, что для супругов являлось настоящим богатством. Еще Сальвадор прочитал (он произносил, а кто-то переводил) пять лекций, поразив публику заявлением, что и сам не может объяснить смысл своих полотен – рисует просто образы, которые рождаются и умирают:

– Самое трудное – уловить эти образы, прежде чем они исчезнут.

И на десерт Дали устроили «Сновидческий бал» – костюмированное сумасшествие.

Вдохновительницей этого сумасшествия была госпожа Кросби, восхитившая Дали своей экстравагантностью. Он заявил Гале:

– Настоящая сюрреалистка!

Сама Кросби потом утверждала, что на счастье Нью-Йорка в их с Дали распоряжении оказалось всего двадцать четыре часа. Будь хоть на час больше, неизвестно, выдержал бы Нью-Йорк это безумство или нет.