Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Скажи Голицыоу, чтобы он прислал мне несколько экземпляров романса; и зачем романс, а не «Сетование», как у меня сказано? Хочу это название вывесть в люди.

Здесь все еще полно будущим концертом. Деньги между тем почти все собраны. Это главное. Я получил не этому случаю замечательный ответ отказный от Мамонова: исторический документ pour les mémoires du temps. Все, и он между прочими, говорят: «Зачем выкупать Семенова, когда миллионы в его положении? «Во первых, не делать частного добра, потому что нельзя делать общего, – худая отговорка; во вторых, в образованном быту нельзя поставить на одну доску отличного художника и пьяного конюха; если уважать аристократию, то уважьте и ту, которого определила сама природа, выставя одного из тысячи; в третьих, кто вам мешает сколько можно выкупать, отпускать, освобождать с своей стороны. Неужели, отпустив на волю трех из заслуженных людей, мне подвластных, согрешил я против других, которые остались в прежнем положении? Все это парадоксы подлости, трусости и сожаления выдать 50 рублей, когда каждый вечер проигрываются сотни и тысячи за карточными столами. Вот тебе программа концерта, из коей ты увидишь и при случае докажешь, что избежали всякой личности и указания.

Прости! Благодари Николая Михайловича за подарок двух томов, за которые я жадно принялся. Буду писать к ним в понедельник.

Пуще всего старайся, чтобы не раздражали Куракина. Первое дело – успеть, а потом уже казнить. Отдай приложенное Воейкову для напечатания, только без моего имени. Не идеологствуй много, поправь, если я где проболтался; только не задерживай долго.

21-го марта. [Петербург].

На сих днях Батюшков читал новое издание Жуковского сочинений, и когда он пришел к нему, то он сказал, что и сам написал стихи. Вот они:

Записка о нем готова. Мы надеемся скоро отправить его в Зонненштейн. С ним поедет и нежная сестра.

«Фонтан» здесь и продается с успехом. В одно время: два тома «Истории» Карамзина, три – нового издания Жуковского и «Бахчисарайский фонтан», да еще и духовная пнижка Кочетова, также очень хорошая в своем роде. Это хоть бы и не у нас!

Пиесу твою пересматривает Дашков, а потом напечатаем. Катенька Карамзина все еще нездорова. Прости!

24-го марта. [Москва].

Получил письмо твое от 18-го марта, но многого в нем не понял во второй половине и даже не разобрал. Не знаю даже, что ты думаешь о концерте нашем. Неужели не одобряешь? У тебя, кажется, много иносказательного или недосказательного. Объяснись!

Вчера дан был концерт: собрано 10000 слишком. Все и в музыке, и в действующих лицах, и в слушателях, и в зале имело какое-то доброгласие и, кроме цели исключительно русской, все прочее было на европейскую стать. Слава Богу, что победили все козни глупости и низости. Даже Юсупов и княгиня Татьяна Васильевна с дочерью присутствовали: вот кляп для бригадирских ртов. Один Апраксин отстоял свое мнение и не был. Теперь должно надеяться, что зловредное наитие не подействовало на Куракина; впрочем, надобно положиться и на прелесть 10000 рублей. Их прелесть красноречивее всех витийств Апраксиной и даже к[нягини] Нат[альи] Пет[ровны].

Зачем же дал ты Сергею Львовичу, то-есть, фонтану-отцу, четыре «Фонтана» сына? Ему назначено от меня только три, а тебе два. Теперь они должны быть уже в продаже у вас. Я вчера получил письмо от Пушкина из Одессы: цена заплаченная за «Фонтан», прибодрила его, и он говорит мне, что начинает почитать русских книгопродавцев.

Как довольны вы моим «Разговором»? Я дал волю своему перу, да к тому же и не боялся вас, идеологов.

Сейчас был у меня Вьельгорский: от Куракина есть ответ. Он дает свободу Семенову, а деньги велит отдать в здешнюю больницу Куракинскую.

Вы требуете от меня тайны в деле Спаса, а между тем посторонния письма и приезжие из Петербурга о том говорят. От Кушникова все еще не имею вести. Что Катенька? Обнимаю! Есть ли, или нет красной ратины? Пришли жене все, что есть для фортепиано из оперы «Der Freischütz»: вальсы, марши, увертюру и прочее.

24-го марта. [Петербург].

Дашков, сегодня или завтра отсюда отправляющийся чрез вас в свою деревню, будет вам живою от нас грамотою. Не зная, увижу ли я его еще, спешу пересказать о Бор[атынском]. Закр[евский] говорил и просил: обещано, или почти обещано, но еще ничего не сделано, а велено доложить чрез Диб[ича]. На этого третьего дня напустил я князя Гол[ицына]; потом принялся сам объяснять ему дело и человека. Большой надежды он мне не подал, но обещал доложить в течение дней всеобщего искупления. Между тем, узнав от него, что он думает, что Бор[атынский] отдан, а не охотой пошел в солдаты, я клялся ему в противном, просил справиться и, занемогши сам в тот же день, вчера призывал Муханова, просил его упросить Закревского объяснить Диб[ичу] это обстоятельство: оно важно и должно более других обратить гнев на милость. Страшусь отказа за Боратынского, ибо он устал страдать и терять надежду; но, авось! Или, лучше, я почти уверен, что простят; но дело в том – когда? Отсрочка трудная и тяжелая для страдальческой души Боратынского: c'est bien là le cas de dire: