Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

В «Инвалиде», 26-го марта, напечатана мистификация из Кишинева. Гор…, подписанный под статьей, значит по молдавски: большой… И всех сих воздушных явлений и происшествий там не бывало.

1-го мая. [Москва].

Вот мое последнее слово. Напечатай его у Греча или Воейкова, где сподручнее. Но непременно нужно статье быть в петербургском журнале.

Ну, не прелесть ли этот пригласительный билет! Этот царевич женился на Оболонской, дочери рязанского откупщика, у которого, говорят, несколько миллионов за пазухою. Дом прекрасный, бал великолепный. У Оболонского есть еще оболонка; приезжай скорее: породним тебя с грузинским престолом. Вот и первое маия, а ты сделал из него первое апреля: не дождались тебя. На днях едем в Остафьево, а в половине месяца жена отправится в Одессу.

Отошли письмо Воейкову; оно не интересное и потому запечатано. Пишу ему о споре, возникающем между книгопродавцами за «Бахчисарайский фонтан», источник толиких браней. Спроси у Воейкова эпиграммы на меня и Грибоедова. Узнай стороною, получено ли Гречем возражение Полевого на Дмитриева, и будет ли оно напечатано. Впрочем, вот тебе все эпиграммы Дмитриева и Писарева; легко узнать, которые на меня и которые на Грибоедова. А у Воейкова возьми мой ответ. Какая низость припутать тут Варшаву! С хорошим народцем я связался! Это послужит мне уроком. Слышу, что и у Булгарина есть какая-то плоская грубость на меня. «Ma vie est un combat», могу сказать с Beaumarchais. За то летом напишу славность стихами или прозою о полемических распрях.

В будущий вторник должно быть заседание в Спасительной коммиссии. Прости! Погода скверная: ветер, холод, и гулянье 1-го маия к чорту. Кланяйся Дашкову. Когда же будет Блудов?

2-го мая. [Петербург].

Мы еще ничего не получали из Коммиссии. Желаю полного успеха, но, ради Бога, не давай обедов на счет будущих благ. Здесь уже кто-то об этом проболтался (точно ли это было?). Обязанность твоя – заплатить долги и сберечь кусок хлеба жене и детям. Говорю строгим языком чистой и горячей с тебе дружбы. Ты покроешься стыдом, если, прежде нежели все не заплатишь, истратишь хотя рубль на прихоть, хотя и самую полезную или приятную. Здесь все узнают и донесут. Но что до других! Была бы чиста совесть твоя пред детьми и друзьями, и пред тобою. Дай им отчет после верный в употреблении вырученной суммы и не бери из ней ничего для своего ежедневного обихода. Поручи уплату всего другому, например, князю Оболенскому. Вот тебе проповедь преданного тебе сердца. Карамзины боятся за тебя, то-есть, за употребление тобою сумм. Я ручаюсь, что ты будешь честен во всем строгом европейском смысле этого слова.

Вчера я был на пасмурном гулянье. Отделка оного графом Милорадовичем не совсем поспела, но уже дороги и приюты веселящимся были полуготовы. Будет хорошо к будущему маю, но все холодно и пасмурно. Мы приехали туда водой обедать, а оттуда возвратился я пешком вечерять к графу Мейстеру. Граф Хвостов прислал к моему секретарю стихи, посвященные графу Милорадовичу на вчерашнее гулянье. Прелесть! Давно он так сам себя не выражал в своих произведениях, как в сей прогулке воображения. Пришлю, если успею, несколько счастливых стихов. «Отечественные Записки», вероятно, сберегут это сокровище вполне.

Второй ответ твой всем читал, но печатать нельзя. Боюсь, если бы здесь пропустили, чтобы и вашим ценсорам за сии личности не досталось.

Пушкин-поэт дрался на дуэли, но противник не хотел стрелять в него. Так я слышал. Боюсь для него неприятных последствий, ибо граф Воронцов устанет или может устать отвращать от него постоянное внимание на него правительства.

Выписку из гр[афа] Х[востова] прошу представить от меня И. И. Дмитриеву при засвидетельствовании моего высокопочитания.

5-го мая. [Москва].

Завтра будет заседание у Спаса, и дело мое предложится, а в четверг, вероятно, к вам отправится для заключения.

Надеюсь, у вас оно не залежится.

Жихареву говорил: он хлопочет, но толку добиться не может; надеется, что крестьянина успокоют в старости, но свободы доставить ему не обещается. Да и трудное дело, по словам его: свободный, он потребует жены и детей её. И у нас здесь в Москве завязывается грустное дело: старик Куракин, раздраженный сплетнями московских баб обоего пола, отказывается дать свободу Семенову и велит возвратить Вьельгорскому деньги, уже отданные (по предварительному извещению сына) в странноприимный Куракинский дом. Сын все обнадеживает, что смягчит отца, но будущее – дело темное. Не имеешь ли способа как-нибудь умеренно и осторожно, но решительно подействовать на старика через министра князя Голицина или графа Аракчеева? Жаль, что Николая Ивановича нет! Подумай, что и как сделать и дай мне знать.