Array Коллектив авторов - Про Веничку (сборник)

Поехали, входим в магазин “Культтовары”. А Веня был в черном пальто, – хорошее пальто, но очень мятое, и рукава были Вене коротковаты (в общем, сейчас бы сказали, что похож был Веня на бомжа, но тогда такого слова не употребляли), – идем в отдел пластинок. За прилавком стоит молодой продавец, ухоженный, завитой, прекрасно одетый, и с таким презрением он на Веню посмотрел. Веня спросил пластинку Малера – и в одну секунду все изменилось: продавец преобразился, позвал Веню за прилавок, они там с полчаса копались, разговаривали. Веня себе что-то выбрал, был очень доволен. Продавец, провожая нас, сказал:

– У меня редко бывают такие покупатели. У Вени было в обычае никогда и ни на какой вид транспорта не брать билетов. Я ему сказала, что привыкла, когда еду с мужчиной, к тому, что он покупает мне билет. А Веня мне:

– Считай, что я не мужчина.

– Возьми мне билет.

– Не буду. Ты поступай, как хочешь, а я билетов не покупаю.

1962 или 1963 год мы встречали вместе: он снимал тогда комнатку в Орехове-Зуеве. Маленький домик, в комнате кровать с ситцевым пологом, из-за которого все время выпрыгивал семилетний хозяйкин сын. Гости разговорчивые, закуски и выпивки полно. Веничка восседает во главе стола и молчит. Все речи обращены к нему, а он в ответ лишь головой кивает, как король. Рядом со мной оказался молодой меломан, который все пытался мне “объяснить” Стравинского, но я ему сказала, что музыку я люблю слушать, а не “объяснения” по ее поводу – он и замолк. Но с Веней потом они очень оживленно и интересно говорили о Стравинском.

Мы с Веней никогда не беседовали о литературе, политике, религии или философии, а только на бытовые темы. У меня уже был годовалый сын, когда сынишка родился и у Вени. Мы, разумеется, отдавали одежку для малыша, и Веня всегда говорил:

– Выговская, это безвозмездно.

У нас был фотоаппарат “Смена”, мы делали им снимки старшего сына Мити. Когда у Вени появился Венедикт-младший, он выменял у нас этот фотоаппарат на какую-то книгу, чтобы фотографировать своего малыша.

Мы с ним часто говорили о детях. Когда Вениной внучке Насте исполнилось 4 года, он с гордостью сообщил мне, что Настя знает все матерные слова. Я заметила, что мои дети матом не ругаются.

– Напрасно. Это ваше большое упущение.

Лев Андреевич однажды сумел раздобыть томик Фета – с книгами тогда плохо было, – к нам пришел Веня. Когда он уехал, я книги не обнаружила. В следующее появление Вени у нас я спросила:

– Это ты Фета увел?

– Конечно. Зачем он тебе? Что ты в поэзии понимаешь?

– Верни.

– У меня его уже нет, кто-то стащил.

С тех пор каждый раз, когда в моем доме появлялся Веня с кем-нибудь из своих приятелей, перед их уходом я их обыскивала, чтобы они не утащили какой-нибудь книги.

Как-то поздней осенью 69-го года к нам приехал Володюшка Муравьев вместе с Веничкой. Оба были очень возбуждены и о чем-то спорили. Оказывается, Веничка принес и дал почитать Володе рукопись своей поэмы “Москва-Петушки”. Прочитав ее, Володя сказал, что не отдаст Веничке рукопись, пока не снимет с нее копии. В то время скопировать что-либо можно было, лишь переписав от руки или напечатав на машинке. Я тогда работала машинисткой в издательстве “Физматгиз”, вот Володя и приехал ко мне с просьбой перепечатать поэму. Причем вредный Венька соглашался оставить рукопись (а это была большая тетрадь, типа конторской, в коричневом переплете) только до утра. Уложив детей (двух и пяти лет) спать, я села за машинку. Гостей выставила вон, чтобы не мешали, а дети привыкли спать под стук моей машинки. Митя, старший, даже иногда просил, если вдруг я не садилась печатать: “Мам, сядь, поработай немного, а то я уснуть не могу”. Вот и в этот раз я села “немного поработать” и печатала всю ночь. Венедикт словно под дверью стоял: явился через полчаса, как я перестала стучать на машинке.

Володя попросил меня сделать 5 экземпляров, я, конечно же, сделала для себя шестой, на папиросной бумаге. Венька потом долго ругал меня за большое количество опечаток. Но ведь я напечатала поэму за 8, причем ночных, часов, после целого дня работы на этой же машинке. А норма тогда у машинисток была 32 страницы в день. Позже Володя сказал мне, что именно мой экземпляр рукописи был отправлен за границу.

Потом Венька стал к нам приходить не один, а с компанией, и я ему как-то сказала, что ему одному мы всегда рады, а 10–12 человек в комнате с часто болеющими малышами как-то некстати. Мы поссорились. Я отказала ему от дома: выставила его среди ночи, и 10 лет мы не виделись. Лев Андреевич продолжал с ним общаться, но на стороне. Когда Веня уже болен был, в Центральном доме архитектора отмечался его день рождения, и Галя прислала нам пригласительные билеты, мы пошли. В фойе я подошла к нему: