Татьяна Вирта - Физики и лирики - истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

К сожалению, мирное пребывание в семье Хауффов продолжалось недолго. В ответ на вызовы военного времени, Черчилль в мае 1940 года издал указ об интернировании лиц мужского пола с иностранными паспортами «вражеских стран». Уолтер подпадал под этот указ, поскольку ему как раз исполнилось 17 лет. Как неблагонадежное лицо австрийско-немецкого происхождения его перебрасывали из одного фильтрационного лагеря в другой, но и там он продолжал учиться. Он слушал лекции известных ученых, которые находились в тех же лагерях и стремились передать свои знания молодым людям. На заработанные в слесарных мастерских трудовые гроши Уолтер покупал учебники по физике и математике, которые потом таскал за собой по всему свету, пока, наконец, не приобрел постоянное жилье в Санта-Барбаре и не поставил их на почетное место в книжном шкафу. Он по сию пору считает эти книги украшением своей библиотеки и с гордостью демонстрирует гостям.

Наконец, наступил великий день. В январе 1942 года с Уолтера, как он пишет в «Аппендиксе», английские спецслужбы сняли ярлык «потенциального шпиона» и разрешили покинуть лагерь.

Оказавшись на свободе, он направился в Канаду и поступил в Университет Торонто для дальнего получения знаний по широкому спектру наук – математика, физика, химия. Но и здесь его преследуют по национальному признаку: в здании химического факультета велись исследования военного характера, и Уолтер Кон, как иностранец, не получил туда доступа.

Уолтер переводится в Гарвард. Здесь перед ним открываются огромные возможности для научного взаимодействия с выдающимися учеными современности, а также для начала самостоятельной работы. В Гарварде он слушает блистательные лекции Джулиано Швингера по ядерной физике, сотрудничает с Джорджем Латтингером и другими. По предложению Д. Швингера Кон остается в Гарварде еще на три года в качестве пост-дока и делит свое время между преподаванием и научно-исследовательской работой.

Между тем перед Коном встает вопрос о нахождении постоянной позиции. В те годы найти что-то подобное для молодого физика-теоретика было совсем нелегко. Однако, по признанию самого Кона, ему невероятно повезло – как раз в этот момент Технологический Институт Карнеги открыл вакансию на место преподавателя физики твердого тела. Кон получил туда приглашение и проработал там вплоть до 1959 года.

Здесь он разработал свою знаменитую теорию рассеяния и предсказал явление, получившее название «Аномалии Кона». Нобелевской премией оно было отмечено лишь много лет спустя, в 1998 году.

К тому времени, получив гражданство США, Уолтер Кон обосновался на постоянное жительство в Санта-Барбаре и занимал пост руководителя National Science Foundation-s Institute for Theoretical Phyisics, Univtrsity of California.

Во второй части автобиографии, написанной в стихах и названной им «Аппендиксом», Кон пишет:

Самоирония и юмор никогда не покидают Уолтера Кона.

С Уолтером Коном мы познакомились в 1974 году, когда в Москве проводился американо-советский семинар по физике. Этот семинар продолжался несколько лет и проходил попеременно то в США, то в СССР. В те времена выезд в Америку для моего мужа, который работал в Институте Атомной Энергии, был закрыт до той самой поры, пока в нашей стране не наступила благодатная пора «перестройки». В тот раз мы пригласили к себе в гости целую компанию иностранных физиков, принимавших участие в семинаре, – Д. Пайнса (США), С. Херринга (США), У. Кона (США) и наших русских друзей с женами – Льва Горькова с Лялей и Алексея Абрикосова с Ани.

Мы от души веселились на нашем вечере, настроение было приподнятое, были оживленные разговоры, шутки, смех, – все мы тогда были еще молоды и всегда были рады собраться вместе, обсудить последние новости, посмеяться, потанцевать. Этот наш прием мне запомнился еще и потому, что на следующий день я улетала в туристическую поездку во Францию с группой писателей (к тому времени я была принята в Союз писателей). Тогда такие поездки были невероятной редкостью и рассматривались как подарок судьбы. Дэвид Пайнс немедленно дал мне телефоны своих друзей в Париже и сказал, что он непременно предупредит их о том, что я буду звонить, и попросит их куда-нибудь меня сводить. Так оно и было. В Париже я встретилась с его друзьями, очень милой молодой парой, которые оказали мне такое внимание, как будто бы я была их близкая подруга. Тогда же в ресторане на Монмартре я впервые попробовала устрицы. И страшно разочаровала друзей Дэвида Пайнса потому, что устрицы мне не понравились…