Дмитрий Шелестов: Время Алексея Рыкова

В 1924 году Рыков отмечал, что в момент Октябрьского переворота и после него многие думали, что он является «этапом, от которого революционные перевороты будут отделены небольшими промежутками времени. Думали, что мы имеем начало общего непрерывного революционного процесса во всех европейских странах. Такого непрерывного революционного процесса… в Европе не произошло. Капитализм оказался более живучим, чем этого можно было ожидать».

М. Горький с большим уважением относился к Рыкову, видел в нем «очень умного, искреннего человека и знатока госхозяйства».

Ещё более значительные перемены произошли в числе кандидатов в члены Политбюро, состав которых увеличился и включил в себя в 1926 году Андреева, Кагановича, Кирова, Микояна, Орджоникидзе (до ноября 1926 года, когда он стал председателем ЦКК), Петровского, Угланова и Чубаря. В последующие годы все они (кроме Петровского и Угланова) будут избираться в то или иное время членами Политбюро.

Михаил Кольцов рассказывал (разумеется, в кругу лиц, которым доверял), что вскоре после организации им журнала «Огонёк» (1924) он был вызван на Старую площадь, в ЦК. Разговаривая с ним с глазу на глаз, генсек похвалил новое издание и следом заявил: «Но у некоторых товарищей членов ЦК есть мнение, что в журнале замечается определённый сервилизм». Кольцов понял, о чем идёт речь, — журнал поместил ряд материалов о тогдашних руководителях, в том числе большую подборку «День Рыкова». «Промах» был быстро исправлен, ближайший номер «Огонька» вышел с портретом Сталина во всю обложку.

Заметим, что ещё в первые месяцы после победы Октября Рыков, характеризуя диктатуру пролетариата как «диктатуру сознательных выразителей рабочего класса», считал, что она практически осуществляется через их авангард — большевистскую партию. «Что у нас сейчас, — говорил ой пять лет спустя, осенью 1924 года, — диктатура партии или класса? В свое время этот вопрос очень много дискутировался. Я думаю, что у нас сейчас диктатура рабочего класса, но рабочий класс не может захватить власти при помощи поголовно всех рабочих, а для захвата власти он организуется в партию. Поэтому партия есть функция рабочего класса, и диктатура рабочего класса выражается в диктатуре партии. Но если рассматривать партию как функцию рабочего класса, то самый опасный момент в этой концепции лежит в разрыве партии и широких рабочих масс. Рабочий класс без партии не может захватить и удержать власть, но партия до тех пор руководит рабочим классом, пока является функцией всего рабочего класса, его большинства».

Не исключено, что со временем будут обнаружены документы, которые позволят глубже уяснить политическую позицию Рыкова ко времени XV съезда. О чрезвычайной сложности обстановки, сложившейся тогда в среде высших руководителей, свидетельствует недавно опубликованное письмо Дзержинского, написанное им незадолго до кончины в июле 1926 года. Подчеркивая в нем необходимость выработки правильной линии в управлении страной и изменения темпа её хозяйственной жизни, Дзержинский вместе с тем признает трудность критики, так как «мои выступления могут укрепить тех, кто наверняка поведет и партию и страну к гибели, то есть Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Шляпникова». Если не будет найдена правильная линия и не взят необходимый темп экономического развития, заключает автор письма, «оппозиция паша будет расти и страна тогда найдёт своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский». В уже появившихся первых комментариях этого документа внимание, как правило, акцентируется на предчувствии Дзержинским возможности появления такого диктатора. Но важное значение имеет и его признание трудности критики, так как она может укрепить оппозицию. Несомненно, в схожей ситуации оказался в 1926–1927 годах и Рыков.

Одновременно Дзержинский являлся председателем Объединённого государственного политического управления — ОГПУ, учрежденного в 1923 году при СНК СССР и руководившего органами ГПУ (до 1922 года — ЧК) союзных республик. После кончины Дзержинского этот пост с 1926 года занимал В.Р. Менжинский, умерший в 1934 году. В том же году ОГПУ, переименованное в Главное управление государственной безопасности, вошло в созданный в 1934 году наркомат внутренних дел (НКВД) СССР, возглавленный Г.Г. Ягодой. Вслед за Ягодой во главе НКВД с осени 1936 года находился Ежов, которого в конце 1938 года сменил Берия. Попутно заметим, что НКВД СССР, заново созданный в 1934 году союзный наркомат, нередко смешивают с наркоматом внутренних дел РСФСР, первым руководителем которого в 1917 году был Рыков. На наш взгляд, это неправильно. Во-первых, НКВД РСФСР, существовавший в 1917–1930 годах, никогда не был союзным органом. При образовании СНК СССР в 1923 году наркоматы внутренних дел были оставлены на уровне союзных и автономных республик. Во- вторых, их функции существенно отличались от функций возникшего позже НКВД СССР. Они включали в себя, помимо руководства органами милиции и т. д., ведение дел советского строительства, а позже коммунального хозяйства (обеспечение трудящихся жилплощадью, коммунальными услугами и пр.). Именно в связи с тем, что эти коммунальные функции исполнялись ими неудовлетворительно, сессия ЦИК СССР в январе 1931 года ликвидировала наркоматы внутренних дел в республиках.