Андрей Смирнов - Дон Корлеоне и все‑все‑все. Una storia italiana

– Слова не мальчика, – отвечает Парето, – но великого государственника!

Знойная же товарищ Балабанова преподаёт Бенито основы феминизма и немецкий язык, попутно разбивая ему сердце. Что доказывает порочность идей женской эмансипации. Ведь придерживайся Анжелика Исааковна более традиционных взглядов на брак и семью, – история Италии, да и всего мира, могла бы сложиться совсем иным образом.

Затаив до поры в глубине души некоторое предубеждение против дочерей дома Израилева, Бенито пытается найти утешение в тяготах и лишениях военной службы, с каковой целью в декабре 1904 года возвращается в Италию, где присоединяется к берсальерскому полку.

Пару лет спустя, уволившись в запас, Муссолини наконец-то получает вожделенную должность школьного учителя. Деятельность его на этом поприще характеризуется двойственностью. С одной стороны, он имеет большой успех у детишек, которых учит быть безбожниками и ругаться матом. С другой же, – встречает горячее неодобрение родительского комитета. И не удивительно. Вот как бы вы сами отнеслись к тому, что педагог вашего ребёнка – пусть и не Гитлер, но всё же целый Муссолини?

Параллельно Бенито продолжает труды на ниве журналистики, приобретая всё большую известность в этом качестве и дорастая до должностей главреда мелких социалистических газеток. Мало того, он не ограничивается бумагомаранием, но активно участвует в акциях прямого социалистического действия, типа организации забастовок и проведения несанкционированных митингов, периодически присаживаясь в тюрьму на пятнадцать и более суток.

По этой причине он вынужден часто менять школы и переезжать с места на место. До тех пор, пока в феврале 1909 года судьба не заносит его в Тренто. Где мировоззрение Муссолини в первый, но далеко не последний раз делает крутой поворот.

Ибо там, в Тренто, водятся ирредентисты.

Тут требуется сделать политико-географическое пояснение.

Как мы уже знаем, Италия – государство очень молодое. На момент описываемых событий ему всего-то около пятидесяти лет от роду. Ещё живы те, кто воочию видел дней Гарибальдивых прекрасное начало. У остальных же – имеются даже не деды, а отцы, воевавшие за освобождение от иностранной оккупации. Поэтому национально-патриотические настроения в итальянском обществе, как, думается, и в большинстве новорождённых государств, были крайне сильны.

Что же до Тренто, то его Гарибальди, увлечённый идеей фикс об освобождении Рима от пап, присоединить к Италии то ли не успел, то ли позабыл. А посему область Трентино—Альто-Адидже все ещё входила в состав Австрийской империи под названием Южный Тироль.

Во времена прибытия Муссолини большая часть тамошнего италоязычного населения хоть и ворчала слегка на австрийцев, но раскачивать лодку с целью присоединения к Итальянскому королевству не рвалась, полагая, что при австрийском владычестве есть какой-никакой орднунг и стабильность. Имелась, однако, пусть и малочисленная, но весьма шумная группа гражданских активистов, которая размахивала итальянскими триколорами, кричала: «Тренто наш!» – и продвигала идеи построения Трентской Народной Республики в частности и «итальянского мира» в целом. Вот они-то и именовались «ирредентистами».

Интересно, что сорок с небольшим лет спустя ситуация развернётся на сто восемьдесят градусов. По теперь уже итальянскому Тренто с криками: «Зюдтироль наш!» – будут бегать другие активисты, немецкоязычные. И не просто бегать, а устраивать маленькую партизанскую войнушку со взрывами, перестрелками и кучей трупов. Собственно, они и до сих пор там бегают, правда стрелять прекратили в конце 80-х годов. Короче, не везёт как-то этому Тренто.

Но вернёмся к нашей истории.

– Ага! – сказал себе свежеприехавший Муссолини, полюбовавшись некоторое время на эту движуху. Сел за стол и в промышленных масштабах принялся строчить корреспонденции, в которых его обычные абстрактные и интернациональные капиталисты-эксплуататоры вдруг превратились во вполне конкретных «австрийских капиталистов-эксплуататоров».

– Ага! – сказали ирредентисты, ознакомившись с муссолиниевской писаниной. – Движение наше за национальное освобождение велико и обильно, но порядка в нём нет. Приходи, Бенито, и будь нашим вождём!

– Да я как бы не претендую, мне за державу обидно… – скромно шаркая ножкой отвечал Муссолини. – Ну ладно, уговорили! Побуду немножко вашим Дуче, так уж и быть.