Астрид Холледер - Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью

Когда нам это удалось, он неожиданно уставился на меня. Я посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

– Зачем ты так? Разве мы не делаем все, что ты прикажешь?

Ответом на мой вопрос были две размашистые пощечины. Я подумала: давай, бей меня, сволочь. Насмерть перепуганная, я не ощущала боли. Я должна была дать отцу отпор и понимала, что за это придется пострадать.

Увидев, что его побои не дают желаемого эффекта, он разъярился еще больше.

– Убирайся! – заорал он, наконец. – Убирайся, и чтоб ноги твоей больше здесь не было!

В тринадцать лет я стала бездомной.

Взбунтовавшись против отца, я поставила маму в крайне трудное положение. Поскольку меня выгнали из дому, она оказалась перед выбором: принимать навязанные ей условия существования и впредь, отказавшись от собственного ребенка, или стать хозяйкой своей судьбы и уйти от мужа без копейки денег.

Будучи сильным человеком, мама выбрала второй вариант.

Сделать этот шаг ей помогло счастливое стечение обстоятельств. Наша соседка из дома напротив, тетушка Вим, полюбила дядюшку Геррита, и они стали жить вместе у нее. А мама могла переехать в его дом на улице Линденграхт.

– Значит, так было суждено, – сказала мама.

Ей разрешили отсрочить арендную плату. Я нашла работу на рынке и отдавала все деньги маме. Она начала работать сиделкой при пожилой даме. Так мы сводили концы с концами.

Мы жили там вчетвером: Соня, Герард, моя мама и я. От отца нас отделяло около километра – не слишком большое, но безопасное расстояние. Мама спала на раскладушке в гостиной, а мы на больничных койках, подаренных Луисом – пожалевшим нас знакомым отца. Луис занимался разборкой зданий и забрал койки из госпиталя, который пошел под снос.

На чердаке имелся шкаф со встроенным душем, где мы и мылись. Там было холодно и тесно, но я все равно чувствовала себя как в раю. Ни страха, ни крика, ни рукоприкладства.

Я наслаждалась этой жизнью. Но продолжалась она недолго.

Отец стал уговаривать маму вернуться – при помощи соседей. Они ему очень сочувствовали – он выглядел таким несчастным и всеми забытым, рассказывая им, что жить не может без жены.Ради ее возвращения он был готов на все.

Соседи передали это маме. В порыве ответственности за свои супружеские обязательства она согласилась поговорить с отцом. Он заверил ее, что изменится, что с пьянством, скандалами и побоями будет покончено навсегда. Мама слишком легко поверила всему этому. Вдобавок нам нужно было освобождать дом на Линденграхт: тетушка Вим довела дядюшку Геррита до ручки, и он решил вернуться в собственный дом.

Мама вернулась к отцу, и я была вынуждена снова жить там. Я ненавидела ее за это. Тогда я совершенно не входила в ее положение: у нее почти не было денег, и ей с детьми на руках негде было жить. Поняла я это позже, сама став матерью-одиночкой.

Но не в тринадцать лет.

Не успела мама переступить порог дома, как вновь начался ужас. После своего «бунта» я стала главной мишенью отца, и мне приходилось все тяжелее и тяжелее. Я старалась как можно реже появляться дома, но если я не ночевала, он отыгрывался на маме. Я была вынуждена ночевать там, чтобы не допускать этого. Вим ушел из дому уже несколько лет назад, Соня не вернулась вместе с нами и жила отдельно на улице Ван Халлстраат, а Герард проводил большую часть времени у своей подружки Дебби. Я не могла оставлять маму наедине с Лысым Психом из страха, что однажды он забьет ее насмерть.

Как и прежде, он часто терроризировал нас ночами напролет. С бранью и криками он то и дело врывался в мою комнату. Я почти не спала, и при этом должна была успевать в учебе и показывать результаты в баскетболе. Я играла в Национальной Лиге (на самом деле я сидела на скамейке запасных, но для четырнадцати лет это очень неплохо). Отец угрожал разрушить все, чего я достигла своим трудом, и только потому, что мама поверила его обещаниям измениться.

Я была настолько измотана, что не ощущала уже никакого страха, только ненависть. Я искала выход из ситуации и нашла его в виде большого острого кухонного ножа, который спрятала под своей кроватью. Я намеревалась убить отца.

– Это будет просто самозащита, – сказала моя подруга Илзе, с которой я поделилась планом воткнуть нож отцу в живот. Илзе очень хорошо знала, как терроризирует нас отец.

– Ты уверена? – спросила я.

– Конечно. Ты просто обязана это сделать, – кивнула она.

Илзе поддержала мой план, но сказала, что лучше ударить ножом прямо в сердце. Сказать это было легко, но на деле все куда сложнее. Попасть в живот проще, учитывая его размеры. Вопрос был только в том, насколько смертельным окажется такой удар. Я понимала, что нож в сердце – эффективнее, но это требовало большой точности. А если я промахнусь? Надо ведь сделать это совершенно неожиданно. А что, если отец отнимет у меня нож? Он ведь может убить меня.