Пауль Шмидт - Переводчик Гитлера

Несколько дней спустя я переводил речь Чемберлена, которую тот произнес 17 марта в Бирмингеме через два дня после этого события: «Общественному мнению во всем мире был нанесен такой удар, какому оно до сих пор еще не подвергалось… Ведя очень честный разговор в Годесберге, Гитлер повторил мне то, что уже говорил в Берхтесгадене, а именно: это его последние территориальные притязания в Европе, и у него нет никакого желания включать в состав рейха людей негерманской расы». Я ясно помнил эти слова Гитлера, потому что сам переводил их Чемберлену. Чемберлен продолжал: «Гитлер сам подтвердил этот итог разговора в речи, с которой он выступил во Дворце спорта в Берлине. „У меня больше нет интереса к чехословацкому государству; это я могу гарантировать. Нам не нужны никакие чехи“. В своем обвинении в адрес Гитлера премьер-министр Чемберлен призвал обратить внимание на Мюнхенское соглашение, подписанное Гитлером, где в параграфе 6 гарантировалось, что окончательное определение границ Чехословакии должно утверждаться Международным комитетом; особое ударение он сделал на слове „окончательное“. В заключение он указал, что в англо-германской декларации, подписанной им самим и Гитлером, „мы заявили, что любой вопрос, касающийся наших двух стран, должен разрешаться путем консультаций… Если так легко найти веские причины для пренебрежения столь торжественно и неоднократно дававшимися гарантиями, то разве не возникает у нас неизбежно вопрос, как можно доверять любым другим заверениям, исходящим из того же самого источника?“ Не знаю, видел ли когда-нибудь Гитлер мой перевод этой речи, но, даже не ознакомившись с высказыванием Чемберлена, он должен был сознавать, какое нарушение доверия он допустил.

«Гитлер действовал за моей спиной, он выставил меня в смешном свете»,? сказал Даладье немецкому послу в Париже. «Но время разговоров прошло»,? заявил он в парламенте. Он получил чрезвычайные полномочия для укрепления вооруженных сил. Франция и Англия немедленно начали переговоры относительно защиты Польши и Румынии. Европа пришла в движение.

В течение последующих недель моя работа являлась отражением происходившего выравнивания сил. Друзья и враги начали распознаваться следующим образом: среди них были колеблющиеся и неуверенные, метавшиеся между Берлином и западными демократическими государствами.

Вечером 14 апреля я встретился с Герингом в Риме, а на следующий день он объяснял усталому дуче необходимость германской акции против Чехословакии и преимущества, которые это принесет, в частности, приобретение автомобильных заводов «Шкода».

Когда я находился в Риме, появление албанской делегации в национальных костюмах явилось последствием недавнего удара Муссолини по этой стране, на который итальянский посол намекнул Гитлеру как раз перед вступлением в Прагу. Тогда я сделал вывод, что после достижений его собрата-диктатора в Австрии и Чехословакии Муссолини чувствовал настоятельную потребность иметь возможность сообщить и о каких-нибудь своих успехах.

Сначала Гитлер подумал, что планы Муссолини были направлены против Франции, и предупредил его о недопустимости поспешных действий. Я понял, что он был обеспокоен реакцией западных держав на его пражскую авантюру и в тот момент не хотел дополнительных осложнений.

Во время нашего визита в Рим произошло еще одно важное событие. Соединенные Штаты, встревоженные вводом немецких войск в Прагу, вышли на европейскую сцену. Рузвельт направил Гитлеру и Муссолини личное послание, в котором ссылался на то, что «три нации в Европе и одна в Африке потеряли свою независимость». Карделл Холл определенно говорит в своих мемуарах, что даже в то время было ясно, что Рузвельт имел в виду Австрию, Чехословакию и Абиссинию. Рузвельт заявил также, что большая территория другой независимой нации была занята соседним государством, и продолжал: «Доклады, которые мы считаем неподтвержденными, указывают на планируемые в дальнейшем акты агрессии против других независимых наций». Это был явный намек на Польшу, по крайней мере, такое заключение сразу же сделал Геринг, которому я перевел обращение Рузвельта. «Готовы ли вы,? спрашивал Рузвельт Гитлера и Муссолини,? дать гарантию, что ваши вооруженные силы не нападут и не захватят территории или владения следующих независимых наций?» Далее перечислялись тридцать стран? и в Европе, и в других частях света. Рузвельт предложил сделать это обещание о ненападении действительным в течение периода от десяти до двадцати пяти лет, что должно быть взаимно согласовано со всеми странами, которых это касается. Он предложил также посредничество Америки для урегулирования европейских трудностей за столом переговоров. «Я взял на себя труд,? ответил Гитлер в обращении к Рейхстагу 28 апреля,? запросить упомянутые государства, чувствуют ли они, что им угрожают, и сделал ли мистер Рузвельт свое заявление по их просьбе или по крайней мере с их согласия? Ответ был отрицательным, а в некоторых случаях звучал как подчеркнутое опровержение».