Пауль Шмидт - Переводчик Гитлера

«Комиссии по границам будет трудно разглядеть линию,? прошептал мне коллега.? Эти толстые карандашные отметки занимают каждая по несколько километров в ширину».

Редко доводилось мне так остро ощущать контраст между легкомысленными решениями относительно границ, принимаемыми государственными деятелями в роскошных апартаментах исторических замков, и последствиями их решений для повседневной жизни на затрагиваемых территориях.

Я сознавал наличие подобного столкновения внешней формы и внутреннего значения во время «дружеских визитов», в которых я сопровождал Риббентропа в Париж и Варшаву в декабре 1938 и январе 1939 года.

«Правительства Германии и Франции разделяют убеждение, что мирные и добрососедские отношения между Германией и Францией составляют один из основных элементов для условий стабилизации в Европе и сохранения мира»,? говорилось в заявлении, торжественно подписанном Риббентропом и Боннэ 6 декабря 1938 года в Часовом зале на Кэ д'Орсэ. Это происходило в той же комнате, где десятью годами ранее я видел, как Штреземан, Бриан и Келлог ставят свои подписи под пактом о запрете войны.

«Оба правительства… торжественно признают бесспорной границу между их странами в том виде, в каком она проложена в настоящее время»,? говорилось далее в тексте заявления. Я прочел вслух немецкий перевод, в то время как фотографы загромождали комнату своими аппаратами, в значительной степени принижая величие события.

«Оба правительства твердо решили,? продолжал я читать,? в отношениях их с третьими державами по всем вопросам, затрагивающим обе их страны… консультироваться друг с другом, если будущее развитие таких отношений может привести к международным трудностям».

Это был обманчивый фасад, позади которого вскоре после подписания заявления в другой комнате французского министерства иностранных дел между Боннэ и Риббентропом состоялась отнюдь не благодушная беседа о ситуации в целом. Риббентроп иногда говорил по-французски, а иногда я переводил то, что он хотел сказать. Ничего не переводилось на немецкий язык, может быть, поэтому и возникло непонимание, которым отличалась та беседа. По одному пункту Боннэ, который ранее подчеркнуто выражал намерение Франции развивать свою колониальную империю, заявил, что на Мюнхенской конференции Франция проявила отсутствие интереса к Восточной Европе. Эти слова действительно звучали во время обсуждения, хотя позднее оспаривались французами. Боннэ, вероятно, имел в виду, что они относятся только к имевшим место событиям в Чехословакии. Риббентроп, с другой стороны, применил их тоже и, помимо прочего, к будущему отношению Франции к Польше, тем более, что Боннэ ссылался на желательность заключения германско-польского соглашения относительно Коридора и Данцига. У Риббентропа были основания для такой интерпретации ввиду напряженности, существовавшей некоторое время между Парижем и Варшавой. Это нашло свое выражение в злобных нападках на Польшу во французской и британской прессе из-за того, что польское правительство, пользуясь слабостью Чехословакии после Судетского кризиса, заняло Тешинскую область.

Другой особенностью той беседы была яростная атака Риббентропа на Англию. В жестких словах, которые он высказал против британского правительства, британской прессы и отдельных членов парламента, таких как Дафф Купер и Иден, я сразу же узнал сердитый голос его хозяина. Гитлер в то время имел обыкновение кричать: «Во всем виновата Англия!», касаясь международных дел, с таким же постоянством, с каким заявлял о делах внутренних; «Во всем виноваты евреи!». Риббентроп сделал такой упор в Париже на это «во всем виновата Англия», что даже любезный Боннэ весьма резко ответил, что ни при каких обстоятельствах не будет никаких изменений в сотрудничестве Англии и Франции и это должно обеспечить основу для разрядки между Францией и Германией.

Как только Риббентроп сменил тон после жесткого высказывания Боннэ, я сразу же понял, что Риббентроп просто копирует неприязнь Гитлера к Англии и не пытается вбить клин между Англией и Францией. Он сказал, что одобряет тесное сотрудничество между Францией и Англией, которое дополняет взаимопонимание между Италией и Германией.

Таким образом, атмосфера этого «дружеского визита» отнюдь не соответствовала достижению дружеского взаимопонимания между Францией и Германией в будущем.

С материальной стороны французы не могли постараться лучше, чем это сделали, послав, например, в Берлин для нашей поездки в Париж вагон, специально изготовленный для визита короля Англии. Но в течение переговоров с Риббентропом мы постоянно наталкивались на недоверие французов, особенно со стороны таких постоянных официальных лиц, как Алексис Леже.