Василий Пипчук - Записки разведчика

Как я ни убеждал себя в том, что все будет хорошо, сердце охватывала тревога. Ведь я же понимал, что в сущности разобщаю свои силы. Стоит напороться на гитлеровцев – и каждый будет драться в одиночку, без надежды на помощь товарища. Значит, шансы на успешный исход такой неравной схватки ничтожны. Но я понимал и другое. В данном случае нужно действовать как можно быстрее. Если немцев на острове нет – стрелки выгадают время и начнут переправу в самых выгодных условиях. А если есть… Ну, а если есть, то разведчик для того и существует, чтоб своей жизнью спасти от ошибки тех, кто пойдет за ним… Значит, решение как будто правильное.

Я прополз уже метров пятнадцать и не встретил ни траншей, ни окопов. Никого. Неужели немцы не заняли остров? Почему? Кустарник кончился. Дальше – открытое место и, значит, снова неизвестность. Я двинулся было вперед, как вдруг – ракета. Страшная, глазастая, она сверху бледным светом прижимает меня и, кажется, От нее никуда не денешься. Я плашмя рухнул в грязь и медленно пополз, делая короткие остановки, каждый раз прислушиваясь.

С правого берега Буга доносился тихий говор гитлеровцев, а на острове по-прежнему ни звука. Никак не могу понять – почему все-таки здесь нет немцев? А может, это только их хитрость?

И только когда добрался до противоположной стороны острова, в голове мелькнула догадка: остров с правого берега прекрасно виден. Он весь – как на ладони. И гитлеровцы, возможно, поэтому и не стали его занимать, полагая, что если наши части и начнут переправу, то они немедленно заметят их и обстреляют.

Когда я вернулся к месту высадки, меня уже ждали товарищи.

– Немцев нет, – подтвердили они.

Красным светом фонаря трижды даю сигнал. Через некоторое время повторяю его. С левого берега в воздух одновременно взлетают три ракеты. Это значит, что наш доклад об отсутствии гитлеровцев на острове приняли, а нам следует продолжать выполнение задания…

Как это ни странно, мы почувствовали облегчение, и не только потому, что многие опасности остались позади. Главное, мы знали – сейчас начнется переправа на остров одного из полков дивизии. Значит, мы уже сделали большое, важное дело. И это сознание вселило новые силы, продолжение разведки уже не казалось чересчур сложным. Если удалась одна половина дела, почему не удастся вторая? Как ни крути, у нас, разведчиков, полреки осталось за спиной.

И мы поплыли дальше, обдумывая, как подойти к западному берегу в таком месте, где у гитлеровцев не было наблюдателей. Николай Шолохов ловко действовал веслами, Карабердин и я навалились на один борт и изготовились к бою.

Лодка, красиво описав на воде полукруг, проскользнула в узкий залив, который мы присмотрели еще днем, и пристала к берегу. Такой дерзости немцы, конечно, не ожидали. Да и вряд ли она удалась бы нам, если бы не мартовский дождь – мелкий, густой. Он сыпался с неба, как из решета, скрывая все вокруг.

Осторожно утопив лодку у берега, мы вновь разошлись в трех направлениях. Было два часа ночи. У каждого из нас оставалось три-четыре часа на «работу» и движение к пункту сбора.

Метрах в двадцати от берега я наткнулся на первую траншею – мин перед ней не оказалось. «Видно, не сладко живется фашистам, если они и минироваться не успевают», – подумалось мне, и от этого на душе стало спокойнее, напряжение спало. Я легко перескочил дышащую сыростью траншею и пополз вдоль нее, оглядываясь по сторонам. Нужно было, хотя бы примерно, установить характер обороны противника, прикинуть его силы. Все шло как будто хорошо. И вдруг я как бы остолбенел. В нескольких метрах, словно вынырнув из-под земли, появился пулемет. Он всплеснул пламенем и смолк.

– Попались! – беззвучно прошептал я, жадно всматриваясь во тьму. Возле пулемета топтался гитлеровец с закинутым на голову башлыком.

Шелест дождя усиливался. Сквозь его шум где-то рядом пробилось чавканье грязи. По траншее, тихо разговаривая, шли два немца. Идущий впереди высокий, сгорбившийся гитлеровец спросил:

– Иоганн?

– Ихь… ихь, – торопливо ответил фашист, стоявший около пулемета.

Гитлеровцы, перекинувшись еще несколькими словами, ушли.

У меня так вспотели ладони, что от них отстала налипшая грязь. Вытирая холодными, но чистыми, будто умытыми руками лоб, я снова подумал: попались. И тут же разозлился на себя. Попасться мог один я, а сам, оказывается, все время думал о своих товарищах, подчиненных. Тут-то и понял по-настоящему командирскую долю – все время думать и переживать не только за выполнение приказа, задачи, но и за подчиненных. Даже в их отсутствие думал о них, потому что от того, что со мной случится в той или иной обстановке, зависят и их действия, а значит, и выполнение приказа, жизни многих и многих людей. Значит, нужно идти вперед, выполнять задачу.