Яков Гройсман - Вацлав Дворжецкий – династия

«Анну Каренину» видеть не пришлось, но мне много рассказывали о спектакле. Главную героиню играла актриса, которая, на какую бы мизансцену ее ни выводили, всё равно поворачивалась лицом к залу. И у Вацлава Яновича всегда была одна задача: поворачивать ее спиной, просто как игровой манок, он так развлекался. Спорил с актерами, что повернет ее и она несколько минут всё-таки будет спиной к зрителю. Замечательная была работа в пьесе Г. Ромашова «Огненный мост» о том, как интеллигенция приходит – или не приходит – в революцию. Я очень любила этот спектакль, поскольку то, что создал в своей роли Дворжецкий, вызывало у меня ассоциацию с булгаковскими «Днями Турбиных». Это не было клеймением белогвардейских офицеров, скорее это являлось попыткой проникнуть в психологию людей, попавших в такую сложную ситуацию, как революция и гражданская война. Еще спектакль «Персональное дело», где он играл человека, которого исключили из партии. А шел 1953 год, когда наконец после смерти вождя пошатнулась система. И для Дворжецкого это стало серьезным проникновением в психологию человека, который попадает в экстремальную ситуацию, связанную, а для него это было важно, с тем, что творится вокруг, в стране. Вацлав Янович всегда связывал роль с тем, что она отображала, мировоззрение персонажа всегда имело для него огромное значение.

Мы с Вацлавом Яновичем вместе ставили пьесу Симукова «Девицы-красавицы» о заводских девушках. Он играл старого рабочего-наставника. Всех удивляет, когда я рассказываю, что он играл рабочего или председателя колхоза, а потом – Каренина или Вронского. Но надо сказать, что он и в жизни был такой человек, легко общался с людьми абсолютно не похожими друг на друга – и с профессурой, и с простыми людьми, которые называли его «Василий Иванович», потому что «Вацлав Янович» им трудно было произносить. Итак, он играл мастера, наставника девиц, а в них Дворжецкий толк понимал, это было весьма забавно…

Вот так в Омске завязался этот узел – на Программа спектакля «Девицы-красавицы» всю жизнь. Тогда же я увидела, как широк круг его интересов, помимо театра. А не зря говорится: первые впечатления очень важны, и то, что мне только приоткрылось в Омске, дальше развивалось и развивалось. Чем бы он ни был занят, занимался этим с полной отдачей. Например, теперь мы все об этом отзываемся с юмором, с насмешкой, но это была жизнь – всех нас заставляли заканчивать университет марксизма-ленинизма. Я это сделала одной левой – только что пришла из института, и мне это ничего не стоило. А над Вацлавом Яновичем я постоянно иронизировала, так как он конспектировал все работы «классиков». При этом доводил меня до белого каления, потому что с кем еще можно было полемизировать? Только со мной, естественно. В силу многих причин: во-первых, он уже понял, что не всегда и не всем можно высказывать во всеуслышание то, что думаешь, во-вторых, я была экспертом, поскольку только что вылетела из-под крыла профессуры. Но с какой тщательностью, с какой ответственностью, причем неформальной, он изучал всякие «антидюринги», осмысливая их, вступая в полемику, на всё имея свою точку зрения! И параллельно с этим своими руками он строил яхту.

Потом у нас появилось новое увлечение: мотоспорт. Мы приобрели мотоцикл БМВ без коляски. Сели на мотоцикл и поехали. Надо сказать, что с ним мне ничего не было страшно, абсолютно ничего. То, что у нормального человека должно было вызывать опасение, страх, куда-то улетучивалось. Дворжецкий – человек волевой, увлеченный, умел рассказать и преподнести всё таким образом, что окружавшие развешивали уши, раскрывали глаза и получали море удовольствия. Итак, сели мы на мотоцикл, мчимся по городу, и я чувствую, что мы что-то очень долго едем, едем и, наконец, врезаемся в забор рынка и останавливаемся. Слава Богу, без членовредительства. Дворжецкий сказал: «Знаешь, а я ведь первый раз сел на мотоцикл». Он просто не знал, как затормозить.

Было, конечно, много всяких волнующих историй, связанных с мотоциклом. Как-то поехали за город, и из-под седла стали вылетать гайки. Я сижу сзади, держусь за него, а гайка с одной стороны выскочила, с другой стороны выскочила. Я тормошу Дворжецкого – он не слышит. Все-таки остановились, посмотрели. Мотоцикл был немецкий, очень хороший, но, как водится, побывал в наших руках, и, оказывается, гайки были недостаточно хорошо прикручены. Всякое бывало. Потом у нас появился мотоцикл с коляской, это уже была просто разъезжающая ложа.