Петр Лещенко - Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Слово «эмигрант» часто служит синонимом слова «антисоветчик», но я, как человек, проведший большую часть жизни в эмиграции, могу сказать, что это не так. Разные причины вынуждали людей покидать родину. Антисоветчиков, то есть людей, истово ненавидящих советский строй, среди эмигрантов не так уж и много. Большинство — это люди, оставшиеся без родины и безумно по ней тоскующие. За год работы в «Медведе» я не сталкивался ни с чем антисоветским. Только с тоской по России и жгучим интересом ко всему, что в ней происходит.

Однажды во время моего выступления произошел трагический случай. Я пел «Прощание с табором». Когда я допел до слов: «Что в новой жизни ждет меня — не знаю, о старой не хочу тужить…», из-за стола, опрокинув его, рывком поднялся мужчина лет пятидесяти. «Не могу так жить больше!» — с надрывом воскликнул он и быстро вышел из зала. Спустя секунду раздался выстрел. Он застрелился на глазах у гардеробщика и швейцара. После я узнал, что то был богатый бейрутский антиквар П., человек, которому, по мнению окружающих, нельзя было жаловаться на жизнь. Но тоска по России перевесила все остальное.

В «Медведе» мы чувствовали себя словно не в Бейруте, а где-нибудь в Одессе. Здесь все было русским, за исключением ковров, развешанных по стенам. Но «Медведь» претендовал на звание шикарного ресторана, а на Востоке без изобилия ковров шика быть не может.

Помимо пения в нашей программе были танцы и комические номера. Наибольшим успехом из них пользовалась сценка «Цыган с медведем», наш комплимент ресторану «Медведь». Цыгана изображала Зиночка, а я был упрямым медведем, который не желал танцевать, но умильно выпрашивал у цыгана сахар. Заканчивался номер вальсом, который исполняли медведь с цыганом. В этом вальсе и крылась вся соль. Зрители ожидали «Барыню» или «Калинку», а вальс вызывал громоподобный смех.

К концу 1927 года мы поняли, что нам надоел Восток, и после окончания контракта уехали из Бейрута в Афины, несмотря на то что Бойко предлагал нам остаться у него еще на год. Мы сменили русский ресторан в Бейруте на русский ресторан в Афинах. Назывался он «Московит». Владелец «Московита» Пантелеймон Адамиди случайно увидел наше выступление в «Медведе», познакомился с нами и пригласил к себе в Афины. Пантелеймон был мариупольским греком, эмигрировавшим в ноябре 1920 года. Он подписал контракт с нами в Бейруте, поэтому в Афины мы ехали с легким сердцем.

Если бы мы знали, что нас ждет в Афинах, то остались бы в Бейруте. До сих пор мысленно проклинаю тот день, когда мы познакомились с Адамиди и он пригласил нас к себе.

Жизнь артиста тяжела. Лишь непосвященные могут считать ее вечным праздником. Они видят только лицевую часть кафтана — славу, аплодисменты, толпы поклонников, веселье, цветы… Изнанку видим только мы. Тяжелый труд, постоянные переезды с места на место, вечная неуверенность в завтрашнем дне. Вдруг после ангины пропадет голос или же начнут болеть суставы. Что тогда?

Я никогда не забывал о завтрашнем дне, особенно после того, как женился. Когда же Зиночка сказала мне, что она беременна (это произошло в Афинах), я стал работать как одержимый, чтобы отложить как можно больше денег. Зиночке я предложил не работать совсем, но она отказалась. Сказала, что, сидя дома, умрет со скуки. Беременность она переносила хорошо и, пока со стороны ничего не было заметно, могла работать. Я следил за тем, чтобы она не переутомлялась, и настоял на том, чтобы исключить из нашей программы наиболее энергичные номера.

Помимо «Московита» я выступал в кабаре «Этуаль». В «Московите» мои выступления заканчивались около полуночи, а в «Этуали» я выступал до утра. Приду домой и падаю словно мертвый. Спал до обеда, затем репетировал или разучивал что-то новое и спешил в «Московит». В обоих местах меня ценили за то, что я каждую неделю показывал что-то новенькое. Были и другие заработки. Адамиди приглашал меня петь в клубе «Херсонес», где собирались русские греки. Особенно они любили «Стаканчики граненые» и, как ни удивительно, казачью песню «Отцовский дом пропьем гуртом». Слушали и рыдали в голос. У греков не принято скрывать свои чувства.

Все было хорошо. Мы решили, что отработаем полгода в Афинах, а затем поедем в Ригу. Зиночка хотела рожать в Риге. Я сомневался относительно того, пойдет ли новорожденному малютке на пользу холодный рижский климат, но Зиночка стояла на том, что дома и стены помогают, и я с ней согласился. Наш ребенок должен был появиться на свет в ноябре.