— Неверно! Даже война имеет свои нормы: уважение красного креста и белого флага, неприкосновенность парламентариев, гуманное обращение с военнопленными, неприменение, скажем, отравляющих газов. Объявление войны до начала военных действий. Еще князь Святослав предупреждал половцев: «Иду на вы!»
— То-то Гитлер, напав на нас ночью в сорок первом, направил предупредительное послание Сталину.
— Гитлер — негодяй и преступник и не может служить примером. И сейчас не к лицу нам идти на поводу у английских обманщиков! Не должны мы их копировать, не должны! Не должны!..
И Званцев раздраженно, словно подтверждая свои слова, стал сигналить впереди идущему грузовику, чтобы тот дал дорогу, поскольку другая полоса была занята встречными машинами с красным крестом.
Шофер грузовика услышал требовательные сигналы сзади и стал съезжать на обочину.
Глаза Званцева ослепила яркая вспышка.
Грузовик перед ним подскочил в воздух и рухнул на шоссе. Званцев нажат на тормоза, но было слишком поздно, и oн на всем ходу врезался в останки подорвавшейся на мине машины, ударился грудью о рулевое колесо, а головой о лобовое стекло, треснувшее от удара. Колено уперлось в твердый металл над педалями. Тело пронзила острая боль. Глаза залило кровью. Он не знал, как выбрался наружу и сел на обочине над пропастью, потеряв представление о времени.
Как через ватную стену слышались Званцеву девичьи голоса, и в его сознании один за другим вставали образы девушек: то ведущих за канаты аэростат воздушного заграждения, то молоденькой санинструкторши, застреленной на переправе через Керченский пролив, то регулировщицы Кати, гнавшейся за попугаем, а потом стрелявшей «выше крыши» ему вслед, то прелестного лица принятой им на работу в институт девушки, мысленно названной им Нимфой.
Будто издалека донесся разговор:
— Полковничек-то, бедненький. Не жилец, видать…
— Пассажир уцелел. Вон он стоит над разбитой машиной. Как их угораздило? Сотни машин по дороге прошли…
— Так впереди них грузовик на мине подорвался, когда на обочину съезжал, пропустить их видно хотел, — объяснял мужской голос.
— Носилки, носилки сюда, — тоненько, но требовательно звала девушка.
Голоса смешались, Званцев потерял сознание. Пришел в себя он на операционном столе.
— Очнулся? — спросил хирург, склонившись над ним. — Ты хоть стони, полковник, чтобы я знал, что ты живой. Дай-ка, сестра, ему спирта, наркоза-то у нас нет.
— Восемнадцать ран, товарищ полковник, — докладывала сестра. — Все сразу обрабатывать будем?
— А как вы думаете? — ворчливо отозвался хирург. От напряжения, сдерживавшего боль, Званцев снова потерял сознание, потом впал в глубокий сон.
Проснулся, почувствовал, что рука его лежит в чьей-то ласковой ладони, повернул забинтованную голову и увидел сначала белый халат, а потом сидящую у его койки Лену Загорянскую. И вспомнилась ожившая на сцене Галатея. Лена, заметив его открывшиеся глаза, склонилась к нему:
— Ожил? Ну, ты молодец. Настоящий воин, хоть выправки военной нет. Я за тобой. Переведу в свой госпиталь. Не бойся, не в гинекологическое отделение.
Потом шли медленные дни выздоровления.
Глава седьмая. ДОРОГОЙ В БУДУЩЕЕ
Мы верили: конец войне —
Теперь все будет по-другому.
В последний день пребывания в госпитале Саша Званцев ждал своего фронтового друга и исцелителя Лену Загорянскую, обещавшую заехать за ним в подведомственный ей госпиталь. С загадочным видом зашла она в палату не в белом халате, как обычно, а в щеголеватой военной форме, подтянутая, торжественная, красивая.
— Вставай. Вот тебе палка местного производства, для пострадавших альпинистов. На первое время, потом оставишь себе на память о взрывающихся минах или об ожившей Галатее. Армия наша расформировывается. Война закончена. Гагин ждет тебя. Поехали.
— На чем?
— На твоей «Диане».
— Она же разбилась!
— Цела-целехонька. Сам проверишь.
— Что? И она, вроде меня, в госпитале лежала?
— Посмотришь, оценишь. Может быть, что-нибудь вспомнишь.
— Загадки задаешь, как принцесса Турандот.
— Принцесса Турандот? Театр Вахтангова. Ты близок к разгадке.
Шутливо переговариваясь, они вышли на улицу, и прихрамывающий Званцев, неумело опираясь на новую буковую палку, увидел у подъезда свою «олимпию-диану», сверкающую, вымытую, натертую воском.
Званцев стал придирчиво рассматривать передок, который был разбит тогда всмятку.
Читать дальше