Итак, данный вопрос может быть разрешен только правительствами, поэтому я обращаюсь с этой высокой трибуны к союзным правительствам с просьбой заново его изучить. Ибо политика невмешательства чревата серьезными последствиями как для войны, так и для мира.
Должен добавить: полагая таким образом, и маршал авиации, и адмирал ошибаются. В самом деле, прося у них оружие, мы тем самым обеспечиваем экономию боеприпасов. Приведу лишь некоторые данные. В течение многих месяцев английская авиация подвергала бомбардировке поезда на французской земле. При этом командованию пришлось убедиться в незначительной эффективности действий авиации и одновременно в том, что французские патриоты с меньшими человеческими потерями и с большей экономией средств могут гораздо успешнее проделать эту работу. То же можно сказать и о промышленных объектах и о военных заводах Крезо. Подсчитайте, сколько потребовалось бы самолетов, чтобы добиться результата, которого достигнут несколько человек? Всего един - чтобы доставить этих людей и снаряжение к месту действия.
Я знаю, что, когда заходит речь о вооружении французского народа, некоторых политических деятелей - и не только за границей, но и во Франции - охватывает тревога. Они думают о революции.
Я хотел бы сказать этим политическим деятелям следующее. Речь идет не о том, чтобы устроить во Франции революцию. Речь идет о том, чтобы произвести во Франции обыкновенную чистку - и ни небо, ни Англия, ни Америка не помешают этой чистке. Оружием, отобранным у немцев, оружием, отобранным у итальянцев, или голыми руками, но чистка эта будет произведена еще до освобождения.
Ибо французы не станут жить с предателями.
И еще я хочу сказать союзникам: чем скорее произойдет эта чистка, тем скорее восстановится порядок".
Сойдя с трибуны, я встретил в кулуарах генерала де Голля. Он поздравил меня, а затем принялся распекать:
- Когда являешься членом правительства, нельзя обрушиваться с трибуны на союзные правительства. Вы говорили, как партизан.
II. Алжир, 1944 год.
Прошлое и настоящее
И в холод, и в жару Алжир всегда покрыт обильной испариной. 11 ноября заседание Комитета было более скучным, чем обычно: выработали две инструкции и четыре постановления. Обсуждалось финансовое положение в Новой Каледонии и работа организаций Красного Креста в освобожденных районах, потом говорили об анофелесе и о новом директоре службы по борьбе с саранчой... В конце заседания де Голль упомянул имя Черчилля. Премьер-министр был болен воспалением легких, и его уже наполовину похоронили. А он отбыл из Каира и находился на пути в Великобританию. По дороге Черчилль остановится в Марракеше, чтобы укрепить здоровье.
- Он очень слаб. Не думаю, чтобы он снова смог все взять в свои руки. А пока его "подремонтируют" в Марокко. Я выезжаю завтра и встречу его в Марракеше.
Итак, Черчилль, как боевой линкор, лишившийся огневой мощи, стал на ремонт в док, беспомощность этого грозного союзника могла вызвать чувство снисхождения. Не согласившись сначала с датой встречи, предложенной Черчиллем, и подчеркнув таким образом свою независимость, де Голль теперь готовился встретиться с ним. Однако ни давать Комитету объяснения по этому поводу, ни спрашивать его мнение де Голль не собирался. Он руководствовался лишь собственным вдохновением. Что до комиссаров - включая и комиссара иностранных дел, - то они лишь чиновники, которым надлежит проводить в жизнь его вдохновенные решения.
Мне тоже предстояло в ближайшее время отправиться в Лондон, откуда попасть во Францию можно было быстрее и где чрезвычайно таинственно плели свою паутину британская и французская разведки. Представлялся случай повидать Черчилля. Я мог ускорить отъезд и, не навязывая де Голлю своего присутствия, которое он, возможно, счел бы неуместным, оказаться в Марракеше одновременно с британским премьером. Я вылетел на следующий день.
Прежде мне не доводилось встречаться с Черчиллем. Правда, во время тайных поездок в Лондон я сталкивался с людьми, окружавшими его, и испытал на себе уклончивую любезность его секретаря, майора Мортона. Но тогда моя настойчивость не увенчалась успехом. Я знал лишь по портретам его легендарное лицо и слышал по радио его голос, когда, шепелявя и рыча, Черчилль честил "герра Гитлера и его банду разложившихся мерзавцев, обагренных кровью". Кроме того, я слышал, как о нем отзывался де Голль. До меня доходили отголоски их споров и примирений, их вспышек гнева, свидетельствовавших о различии темпераментов. Де Голль - флегматичный, гордый, презирающий людей; Черчилль - полнокровный, несдержанный, обладающий актерским талантом и юмором.
Читать дальше