Эммануэль Д'Астье - Боги и люди (1943-1944)

Д'Астье отвечает, что в Великобритании сделали все возможное, чтобы вызвать у генерала и французских руководителей чувство собственной неполноценности. Он напоминает о неудачах, которые потерпели англичане, опираясь на призрачные правительства Греции, Польши, Югославии, и добавляет, что к единственному правительству, сохранившему глубокие связи со своим народом, Черчилль проявил наименьшее расположение".

Черчилль не малодушен: он не спорит по пустякам и не боится признавать свои ошибки. Он занимательнее де Голля, который изрекает истины как некое откровение. Черчилль идет на уступки, лавирует и снова принимается за свое: "Эх, если бы в июне сорокового года мне удалось вывезти из Франции Манделя!.. Когда, наконец, де Голль перестанет быть таким несносным и оставит свои каверзы? Можно прийти к соглашению по всем вопросам, кроме этой нелепой "чистки"..."

Перескакивая от одной мысли к другой, лая с наигранной яростью, заставляющей обеспокоенную сиделку приоткрывать дверь, и потрясая потухшей сигарой, он развивает свои тезисы о "чистке".

Для него существуют лишь две категории французов: те, что хотят победы Германии, и те, что ее не хотят. Ему наплевать на то, что последние заняли выжидательную позицию, на то, что они ведут двойную игру и даже заигрывают с Германией. Они - орудие, которым он может воспользоваться, как пользуется нами, чтобы довести войну до победного конца. "Соображения морального порядка", а также последствия, которые скажутся на нации в результате такого двусмысленного поведения, выше его понимания. Наплевать ему и на то, что народ будет введен в заблуждение и обманут этими интригами, что он не сумеет избрать правильный путь. Ведь Черчилль не верит в то, что людям дано понять и осмыслить ход истории, которую, по его мнению, решают в крупной игре и хитросплетениях лишь сильные мира сего.

С некоторым удивлением выслушиваю я его заявление о том, что присоединение Северной Африки в 1940 году оказалось бы менее выгодным, чем в 1942. Одним махом он отпускает грехи тем, кто отказался от борьбы в колониях, потом расшаркивается перед теми, кто, по его словам, "заморозив Африку", сохранил ее съедобной до 1942 года. Должно быть, он наслушался высказываний крупных французских пораженцев ("немцы пройдут через Испанию, возьмут Гибралтар, Африка для них будет открыта"), потому что, удивляя меня отсутствием воображения, принимает их доводы, как закон. Внезапно он спохватился и поправился: "Но путь, избранный вами, - путь чести. Всегда правы те..."

За этим неопределенным высказыванием скрывается вполне определенная цель. Черчилль хочет, чтобы мы освободили недавно арестованных Пейрутона, Буассона и Фландена. Буассон, говорит он, оказал большие услуги американцам во время их высадки во Французской Западной Африке. Пейрутон оказал незначительные услуги англичанам в Тунисе, Фланден воспротивился посылке экспедиционного корпуса, отправлявшегося для подавления Свободной Франции в Африке. Действия Буассона, открывшего огонь по французам в Дакаре в 1940 году и помешавшего их попытке присоединить Дакар к Свободной Франции; действия Пейрутона, который, будучи министром внутренних дел, положил начало борьбе с Сопротивлением; действия Фландена, который в бытность министром иностранных дел в правительстве Петэна послал свою знаменитую телеграмму Гитлеру, - все это принесло вред одной лишь Франции. Черчилль дает понять, что в его правительстве есть люди, причинившие Франции гораздо больше неприятностей. Однако ему виднее, вред или пользу нанесли они тем самым его стране, Англии. "Д'Астье настаивает на том, что вопрос о чистке чреват опасными последствиями: между Сопротивлением в самой Франции и его представителями за рубежом может произойти разрыв, если последние проявят слабость. Черчилль отвечает, что мы в полном праве провести чистку, если она не коснется видных деятелей, в отношении которых были приняты известные обязательства".

Когда я замечаю, что подобное вмешательство в наши внутренние дела создает опасный прецедент, и когда мы упоминаем о Петэне, Вейгане, Дериене, Черчилль восклицает: "Делайте с ними, что хотите... можете их расстрелять... Но если вы осудите Буассона, Фландена и Пейрутона, Рузвельт порвет отношения с Комитетом и я последую его примеру".

После этой яростной вспышки я получаю наконец возможность заговорить о помощи Сопротивлению во Франции. Черчилль успокаивается:

- Если речь идет о том, чтобы драться, то по этому вопросу мы договоримся скорее, чем о чистке. Заседание Ассамблеи - яркий тому пример. Вы совершенно справедливо нападали на нас, поднимая вопрос о доставке оружия во Францию. Это военный вопрос, и вам окажут необходимую помощь.