Андрей Никитин - Остановка в Чапоме

Вот почему по мере того, как я знакомился с Берегом и с его людьми, совсем иначе глядевшими на действия моего знакомого, наши споры становились резче и все чаще мы расставались недовольные друг другом. За краткими летними посещениями Берега была осень, долгая зима и всегда ожидаемая весна. Они давали возможность размышлять о виденном и слышанном, сравнивать с тем, что делается в других местах. Именно в те годы я начал всерьез интересоваться жизнью деревни, пытаясь понять процессы современности, которые на селе представали особенно ярко и обнаженно.

В какой-то момент пришло решение - взглянуть на Берег самому: без упреждающих звонков из района, без "третьих лиц", участвующих в разговоре, когда тебя ведут если и не за нос, то весьма умело обходя нежелательные для выявления и обнародования стороны жизни.

Начало положила поездка в Варзугу. В глаза бросилось разрушение Берега, ветхие и ветшающие дома, заброшенные тоневые участки, являвшие следы когда-то полнокровной, а теперь еле-еле теплящейся жизни. Запоздалым стыдом вспыхнуло в памяти так и не выполненное обещание помощи оставшимся порьегубцам, которых, как я выяснил, с наступлением холодов попросту вывезли в Умбу, а оттуда пустили на все четыре стороны.

Тогда и поднялись забытые было вопросы: почему так происходит? Что за фатальные ураганы выкорчевывают вековые поморские села, гонят людей, словно стаи осенних листьев, по холодной земле в города - от родных рек, морских берегов, лесов и покосов? При мне закрыт был колхоз в Кузреке, ближайшем к Умбе селе; в Оленице и Кашкаранцах вместо рыболовецких колхозов учредили бригады гослова, и это было вроде бы хорошо, но сразу из деревень уехало несколько семей... Что случилось? И есть ли из создавшегося положения выход, который может стать альтернативой такой вот всеобщей эвакуации, идущей не только здесь, но и на всем пространстве деревенской России - из глубинки на центральную усадьбу, оттуда - в райцентр, далее - в областной центр... Ну а там в Москву, что ли? Всю страну сселять в Москву за продуктами и "дарами цивилизации"? Похоже, к этому все шло. Не случайно в одной из центральных газет можно было прочесть удивительный по идиотизму восторженный заголовок: "Глубинки" больше не будет!"

Пока я раздумывал, откуда начать знакомство с подлинным Берегом, один из геологов посоветовал съездить в Сосновку. Он работал на Берегу не один год, прошел его весь от Кандалакши до Поноя, знал людей и положение в колхозах, потому что опирался в своей работе на тех и на других. В отличие от рыболовецких колхозов Терского района - Сосновка принадлежала Саамскому району Мурманской области,- там люди вроде бы не уезжали, хозяйство было крепким, председатель - умным, в селе процветали подсобные промыслы, так что было на что посмотреть и о чем подумать.

Добираться туда оказалось не просто.

Из Архангельска на рейсовом пассажирском судне до Сосновки было всего часов десять хода. Этот путь оказался для меня закрыт: в горле Белого моря была, по словам моряков, "ледовая обстановка". И "Боровский", которого я прождал больше недели, в очередной раз повернул назад, в Мурманск, не пробившись через льды у Поноя.

Оставалось два варианта. Первый - лететь самолетом в Мурманск, чтобы оттуда воздухом добираться до Сосновки. По весне это было весьма рискованно - в Мурманске я мог просидеть две, а то и три недели из-за погоды или потому, что земля не просохла. Другой путь был морем: на "Соловках", идущих в Кандалакшу, добраться до Пялицы, чтобы оттуда на подручном транспорте или пешком преодолеть оставшиеся семьдесят-восемьдесят километров по берегу.

Так я оказался на борту "Соловков".

Мы стоим на рейде уже с полчаса, временами гудим. Басовитый звук пароходной сирены разбивает туман, периодически скрывающий берег, отражается в далеких распадках, глохнет над серым пространством вод, однако никаких признаков жизни на берегу не заметно. Вахтенный по-прежнему меня успокаивает: придут. Если не за пассажирами, то в буфет, за колбасой и пивом. К тому же на борту не я один - вон еще дедок, тоже до Пялицы билет брал, местный, за ним придут...

Действительно, еще минут через пятнадцать в туманной серости сгустилась вроде бы темная точка у берега, яснее обозначилась на воде и медленно поползла к "Соловкам". Вскоре уже невооруженным глазом стало видно, что идет моторный карбас.

Вахтенный начал спускать трап.

Первым на борт вскарабкался невысокий колченогий мужичок в телогрейке и, ковыляя, рванулся в сторону буфета. За ним поднялись две женщины, явно не местные, с яркими, туго набитыми объемистыми сумками и столь же объемистым тюком в мешковине, из которого выглядывали оленьи рога.