Борис Ардов - Table-Talks на Ордынке

— Гидэ глупэс? — спросил Лахути с восточным акцентом.

Тут его опять усадили в автомобиль и повезли на ростовскую окраину… Машина въехала в зеленый, заросший деревьями двор многоквартирного двухэтажного дома.

Все жильцы вышли из комнат, с любопытством разглядывая автомобиль и солидную фигуру Лахути.

— Прифтите минэ глупэс.

Два ростовских писателя и несколько соседей вывели во двор бледного и дрожащего от многодневной пьянки молодого человека.

— Сатись скамья, глупэс, — приказал ему Лахути.

Пьяница покорно уселся на врытую в землю скамейку.

— Пэри пэсок, глупэс.

Бедняга нагнулся и взял горсть песка.

— Клади пэсок карман, глупэс, — повелел ему Лахути.

Тот послушно всыпал горсть в свой карман.

— Тэпэр, глупэс, випрось пэсок свой карман. Пьяница исполнил и эту команду.

— Вот так как ты випросил пэсок свой карман, — важно сказал Лахути, так ты толжен випросить пьянка своя голофа. Как ты можешь пить, когда тфой солофей долшен пыть черес плэчо.

После этих слов перс снова уселся в автомобиль и вместе со своей свитой отбыл в гостиницу.

Там его опять угощали, а на другой день в международном вагоне отправили в Москву.

И еще о пролетарских писателях. В тридцатые годы в Ленинграде один из этих «самородков» во время ссоры на коммунальной кухне выплеснул на соседа целую кастрюлю кипятка. Об этом рассказали критику Цезарю Вольпе, и тот сказал:

— Жестокий талант.

(Так называлась знаменитая статья критика Н. К. Михайловского о Достоевском.)

Из Москвы в Казахстан к прославленному акыну Джамбулу был послан поэт-переводчик. Старый казах встретил гостя весьма торжественно. Он взял музыкальный инструмент и пропел некую импровизацию в честь москвича.

После этого все стали с ожиданием смотреть на гостя. Дескать, раз ты поэт, то должен ответствовать достойно, то есть сложить и произнести стихи в честь хозяина. Москвич не растерялся и прочел наизусть несколько строф из «Евгения Онегина».

Все присутствующие, включая самого Джамбула, были вполне удовлетворены.

В тридцатые годы вслед за движением «жен комсостава армии» и «жен инженерно-технического состава» организовалось движение «жен писателей». В Москве председательницей совета жен писателей была супруга Всеволода Иванова — Тамара Владимировна. А ее заместительницей выбрали Э. Я. Финк жену литератора Виктора Финка.

Как водится, у руководительниц движения появилось множество дел. Они заседали, куда-то ездили, звонили по телефону, им стали часто звонить…

Как-то Виктор Григорьевич Финк взял трубку. Нетерпеливый женский голос сказал:

— Попрошу к аппарату жену писателя Финка.

— Ее нет дома.

— А кто со мною говорит?

— С вами говорит муж жены писателя Финка.

Перед войною в Художественном театре с огромным успехом шел спектакль «Анна Каренина». Литератор по имени Илья Рубинштейн поспешил сделать свою инсценировку романа для маленьких провинциальных театров, сократив число действующих лиц до минимума. И его пьеса в провинции пошла. В отдел распространения драматических произведений посыпались телеграммы:

«Вышлите Анну Каренину Рубинштейна».

Кто-то из литераторов посетовал:

— Как это можно даже произнести «Анна Каренина» Рубинштейна?! Ему отвечали:

— Все зависит от того, какой Рубинштейн. Когда говорят — «Демон» Рубинштейна — это не вызывает у вас протеста?..

В те годы одним из секретарей Союза писателей стал литературовед К. Про него И. И. Юзовский говорил:

— Это один из тех евреев, которых Гитлер специально засылает в Россию для возбуждения антисемитизма.

У Ардова был такой знакомый — литератор-юморист Михаил Владимирович Эдель. Писатель он был никакой, но человек необычайно умный, сметливый и ловкий. Ардов говорил так:

— Я бы мог предложить взятку Калинину, а Эдель — самому Сталину.

В тридцатые годы Эдель окончил пограничную школу НКВД, какое-то время служил кадровым офицером на границе. Затем он поступил в Литературный институт, где сразу же стал секретарем комсомольской организации. Словом, карьера понятная.

В свое время Эдель служил где-то на Западной границе, то ли в Белоруссии, то ли на Украине. Его учреждение находилось в небольшом местечке и, разумеется, занимало лучший в городке особняк, который стоял на базарной площади.

Как-то проверять работу Эделя и его подчиненных прибыл из Москвы, с Лубянки высокий чин. Они довольно долго перебирали бумаги, притомились и вышли на балкон покурить. Московский чекист сказал: