Марк Твен - Из записных книжек 1865—1905

Тут я дал себе волю. Миссис Клеменс, стоя в дверях, наблюдала всю эту сцену: «Лучше не старайся, все равно тебе не исправиться».

Уже пять дней мы в Коломбо; у меня утомительный кашель. Так устал, что в четыре часа дня лег в постель в своем номере в отеле «Бристоль».

Самые удивительные вариации наготы и ослепительных красок — все гармонично, чарует. Составные части очарования — на девять десятых обнаженное, сверка-ющее черное тело и яркие увечные лохмотья, — и вот перед вами совершенный наряд; красота и изящество в сочетании с удобством.

Вдруг в этот опьяняющий вихрь и смешение прекрасных тел и восхитительных красок врывается оскорбительный диссонанс: двенадцать чопорных богобоязненных христианских черных девиц идут парами из миссионерской школы, одетые так, как летом одевают девочек по воскресеньям в английской или американской деревне.

Трудно передать удивление и испуг, охватывающие вас при этом неожиданном зрелище. Близкого эффекта можно добиться, если воскресным утром внезапно выпустить десяток здешних, почти обнаженных сингалезок в сумрачно-благопристойную толпу прихожан, шествующих в церковь в каком-нибудь американском или английском городе.

— Папа, салям, папа! — Маленькая нищенка трогает меня за ногу; прелестная маленькая девчушка. Мальчик-нищий говорит:

— Здравствуй, отец!

Единственное совсем голое существо — четырехлетний карапуз, но и его нагота не абсолютна, животик у него опоясан бечевкой.

Все время взаперти из-за проклятого кашля. Пока улучшения нет. Пропади он пропадом, этот кашель.

Оказывается, это был мистер Ганди (делегат Всемирного религиозного конгресса в Чикаго), тот, кто давал нам вчера пояснения в храме джайнов [62] Джайны — последователи джайнизма, индуистской религии. .

Весь вчерашний день ехали по иссушенной солнцем земле, густо усеянной грязными деревушками в разных стадиях упадка. Печальная страна — страна невообразимой бедности и лишений.

Три длинные седые обезьяны вприпрыжку прошли по дороге.

Вот уже шесть часов мы плывем по реке Хугли, и невозможно распознать, что мы в Индии. Через каждые несколько миль видим на берегу большой белый дом с колоннами европейской архитектуры, господствующий над обширной равниной. На горизонте лес. Смотрите, луизианские плантации! А крытые тростником домики превращаются в негритянские хижины, столь знакомые мне по воспоминаниям более чем сорокалетней давности. В продолжение шести часов я плыл вдоль сахарного берега Миссисипи.

Наш капитан — красавец и геркулес, молодой, решительный, мужественный, крупная прекрасная голова, на него приятно смотреть. У нашего капитана есть странность: он не умеет так сказать правду, чтобы она не звучала ложью. В этом отношении он полная противоположность разбитному шотландцу, который сидит в середине стола; тот не может соврать так, чтобы ему не поверили. Когда капитан что-нибудь рассказывает, пассажиры переглядываются, как будто спрашивая: «Неужели вы верите?» Когда шотландец рассказывает, у всех на лицах читаешь: «Как интересно и удивительно!» Все дело в характере и в манере рассказчика. Капитан застенчив и не уверен в себе, и он говорит о самых обычных вещах, словно сам сомневается. Шотландец преподносит вам дичайшую выдумку с безмятежной уверенностью, и вы не можете не верить ему, хотя знаете, что все это вздор.

Вот пример: капитан рассказал, как однажды вез в Англию шестьдесят малышей, самому старшему было не больше семи лет. Почти без исключения это были дурные дети, потому что всю свою жизнь они тиранствовали над туземными слугами и помыкали ими. Капитан рассказал, как семилетний мальчишка пытался бросить в море трехлетнего карапуза, как он, капитан, ухватил малыша за ногу и спас тем от гибели, а затем дал оплеуху обидчику, в ответ на которую получил несколько звонких пощечин от матери мальчугана. Дамы за столом вполголоса спрашивали: «Неужели вы верите, что она его в самом деле ударила?»

Вступил в беседу шотландец и рассказал, как он выловил однажды акулу у ледяных берегов Антарктики. Когда туземцы выпотрошили акулу и вскрыли желудок, то обнаружили там сигары, головные щетки, молитвенник, пробочник, револьвер и другие мелкие вещи, принадлежавшие миссионеру, пропавшему без вести на Островах Согласия три года тому назад. Когда он потребовал от туземцев свою долю добычи, они рассмеялись ему в лицо и не дали ничего, кроме отсыревшего бумажного шарика. Но этот шарик оказался скомканным лотерейным билетом, на который в Париже пришелся выигрыш в 500 000 франков.